Несколько человек поднялись на земляной вал; двое или трое ходили вокруг него. Стали подходить те, кто укрывался в противоосколочных траншеях, выглядя такими же напуганными, как мы. Казалось, никто не пострадал.

– Я заглянул в ангар, – сообщил мне один из сотрудников. – Туда упала по крайней мере одна бомба. Один из кранов поврежден. Внутри беспорядок.

В отчетах писали следующее: «Крыша насосной станции почти полностью разрушена… сильное повреждение насоса системы охлаждения… нет электричества… угроза обрушения конструкции… несколько попаданий в диспетчерскую… грунт для укрепления сдуло… трещины в бетоне… повреждено несколько перископов… несколько попаданий в стартовую площадку… разрушены практически все пульты управления и окна в здании подготовки к пуску… однако несущая конструкция уцелела… пламе-отражатель не поврежден… прямое попадание в пусковую башню, она не подлежит ремонту…»

Поступающие отчеты сильнее омрачали ситуацию. Я боялся подумать, что даст подробный осмотр сложного лабиринта кабелей, трубопроводов, проводов и прочего оборудования. Мы опасались, что наше место работы, которым мы все так гордились, возможно, закроется навсегда. Мельхиор восстановил электричество, и мы вернулись в центр управления. Помещение отдела почти не пострадало, за исключением множества разбитых стекол и разбросанных повсюду документов.

На первый взгляд диспетчерская выглядела целой и невредимой. Затем мы обнаружили, что нижняя часть одного из перископов упала и разбила пульт управления. Тяжелая металлическая конструкция весила по крайней мере 230 килограммов. Именно в этот перископ я смотрел перед бомбежкой. «К счастью, меня не задело», – по думал я. Или все-таки задело? Внезапно, впервые за прошедшие полчаса, я почувствовал резкую боль в правом предплечье. Я попытался поднять руку и не смог. Перископ действительно ударил меня! Боль стала острее. Я засунул большой палец в петлю пальто, но легче мне не стало.

Тогда я понял, что все смотрят на потолок. Взглянув вверх, я побледнел. Рядом с разбитым перископом находилась изогнутая двадцатипятисантиметровая балка; ее отклонение от оси составило несколько сантиметров. Колонна-опора сильно изогнулась. Бомбы невероятной мощности рвались прямо у нас над головой! В тот день мы часто вспоминали Хартмута. Многие из нас были обязаны ему жизнью; именно он неустанно трудился, укрепляя центр управ ления.

В следующие два часа вырисовалась окончательная картина разрушений. Насосная станция системы охлаждения не подлежала восстановлению; в аккумуляторной была куча битого стекла и пахло кислотой; ангар был сильно поврежден – имелось большое отверстие в крыше; один из кранов не подлежал восстановлению. Тем не менее, после того как обломки убрали, выяснилось, что один кран уцелел. К счастью, повреждения кабельных сооружений оказались менее серьезными, чем мы предполагали. Трубопроводы, идущие на стартовую площадку, выглядели неповрежденными. В результате прямого попадания были повреждены только трубопроводы, идущие на ИС-10.

Стала понятна картина воздушного налета. Тридцать четыре американских бомбардировщика в результате ковровой бомбардировки сбрасывали 300-килограммовые бомбы, которые уничтожили бы весь испытательный стенд, если бы на кнопки бомбометания нажали на секунду раньше. Поэтому ИС-7 подвергся нападению только частично. Большинство бомб упало в лесу сразу за испытательным центром или на территорию с противоосколочными траншеями. Трудно поверить, но никто не получил серьезных повреждений, хотя земля была буквально усеяна воронками. На самом деле я оказался единственным раненым на ИС-7. К концу дня на мою сломанную правую руку наложили гипс.

Можно было возобновлять запуски на ИС-7 и на ИС-10. Немедленно начались восстановительные работы, и менее чем через две недели мы успешно запустили Фау-205. Работа в ангаре постепенно вернулась в нормальное русло. Так как насосная станция была выведена из строя, решили использовать баллоны, рассчитанные на высокое давление, и заполнять их азотом – побочным продуктом заводов, производящих кислород.

ИС-11 около «Завод-Юг», на котором проводилась производственная калибровка, был полностью разрушен. Во время налета погибло 50 человек, в том числе зенитчики.

Еще до начала налета ходили слухи, что исследовательский центр Пенемюнде станет частным предприятием. Каждая новая инвестиция провоцировала энергичные дискуссии. По общему мнению, этот слух был слишком хорош, чтобы оказаться правдой. Те, кто все еще носит униформу, устало качали головой:

– Не верим. Нас слишком часто обманывают.

Тем не менее невероятное стало реальностью. 1 августа 1944 года руководство собрали на краткое совещание в офицерском клубе. Там им представили Пауля Штойха, временно переведенного из компании «Сименс», как нового генерального менеджера исследовательского центра Пенемюнде. Он пояснил, что будет представлять собой новая организация.

Отныне завод будет называться Elektromechanische Werke, Karlshagen, Pommern – «Электромеханический завод, Карлсхаген, Померания». Сотрудники завода будут работать, но не смогут владеть или управлять существующими установками. Техническое обслуживание, транспорт и безопасность останутся подконтрольными военной организации под командованием полковника Каменицки. Специальными техническими вопросами будут заниматься те, кто делал это ранее.

Хотя промышленное производство, испытания и общее руководство осуществлялось уже не фон Брауном, мы не заметили особенных изменений за оставшиеся месяцы существования Пенемюнде. Штойх был неизвестен в ракетостроении и ничего не знал о нашей работе. Это доказывало, что его просто назначили на эту должность. Тем не менее мои собственные наблюдения подтвердили, что Штойх относится к своему назначению тактично, сдержанно и дипломатично.

Новое руководство отфильтровало некоторые нелепые положения военного времени, которые нам следовало соблюдать. Однако для большинства работников ситуация осталась неизменной. Сотрудники по-прежнему были в ведении государства, объекты – в ведении военных, VKN все еще существовала, а различные военные комиссариаты продолжали издавать директивы по поводу программы вооружений.

Главным изменением стало переназначение генерала, доктора Вальтера Дорнбергера из артиллерийско-технического снабжения в военно-прикладную организацию. На протяжении многих лет Дорнбергер возглавлял департамент боевых технических средств и заведовал вопросами ракетостроения. Будучи главой департамента Wa Pruef 11[5], он управлял подразделением Wa Pruef 11/V, известным как Пенемюнде. Помимо этого департамент-11 занимался вопросами совершенствования твердого топлива и планированием программы массового производства А-4. Последнее осуществлялось под руководством советника Шуберта.

Дорнбергер принимал активное участие в разработке твердого ракетного топлива в начале 1930 года. Под его покровительством и вопреки бесчисленным препятствиям разработка жидкого топлива в конце концов получила официальное признание в Германии. Дорнбергер был не только военным человеком. Он имел хорошее образование и за успехи в работе удостоился звания почетного доктора Берлинского технического университета.