Фон Браун был реалистом.

– Не будем забывать, – обратился он к возбужденным инженерам в своем кабинете, – что мы только в начале новой эпохи, эпохи космических полетов. Перед нами очередная демонстрация печального факта. Очень часто важные открытия не могут воплотиться в жизнь, пока их не применят в качестве оружия.

Я и, по моему убеждению, большинство собравшихся остро ощущали, как тщательно фон Браун подбирает слова. Недавно он пострадал от доноса шпионов СС, посланных в Пенемюнде Гиммлером. Они утверждали, что фон Браун ведет подрывную деятельность, предпочитая «фантастические космические полеты», а не военную деятельность. Донос основывался на фразах, вырванных из контекста во время его выступления на собрании в Цинновице. Тем не менее фон Брауна и еще двух сотрудников увезли под конвоем в Штеттин и посадили под арест. Им удалось избежать преследования только благодаря яростному вмешательству генерала Вальтера Дорнбергера. Предъявленное им обвинение было, вне сомнения, нелепым. К ракетам во Второй мировой войне относились так же, как к самолетам в Первой мировой войне, но посмотрите, что случилось с авиацией в первое пятидесятилетие полетов. Все мы мечтали и верили, что в один прекрасный день благодаря нашей работе осуществится полет в космос. Я всегда полагал, что арест фон Брауна был скорее тактическим приемом Гиммлера, желающего взять власть над Пенемюнде (чего он в итоге и добился), а не реакцией на уличение фон Брауна и других инженеров в нелояльности.

Время шло, а я все отчетливее понимал, что фактически моя работа связана, по крайней мере отчасти, с дефицитом рабочей силы, оборудования и времени. Словно я пытался собрать головоломку с постоянно уменьшающимся количеством частей. Много времени отнимали транспортные проблемы: каждый день приходили заявки, отказы, обоснования, объяснения. Иногда требовалось получать больше специальных разрешений на использование норм довольствия, бывали обвинения в несанкционированном использовании транспорта, возникали реальные случаи и выдвигались ложные обвинения в подпольной торговле государственной собственностью и т. д. и т. д. Появлялись постоянные проблемы с поставками спирта для ракет, который мы смешивали с бензином, поступающим в ограниченном количестве. Кстати, транспорт на этой смеси работал без перебоев.

Возникли две серьезные проблемы с техническими чертежами – синьками, содержащими подробное описание результатов всех наших усилий. Начиная с запуска в массовое производство Фау-2 и ее будущих модификаций на «Миттельверке», мы всегда хранили в Пенемюнде полный комплект чертежей с последними обновлениями. Их следовало защищать любой ценой от диверсии, воровства или действий противника. После недавних воздушных налетов отдел проектирования эвакуировали в Кёльпинзи – дальше на юг острова. Хранилище с чертежами следовало стеречь, и я дважды обращался по этому поводу к майору Хайгелю.

– Я сделаю все, что смогу, – ответил он во второй раз.

Я покачал головой, замечая признаки начинающегося развала.

Еще одной проблемой стала необходимость сохранения чертежей. Многие инженеры из проектной группы переводились на завод «Миттельверк» и забирали с собой оборудование и даже печатные машинки. Наши ресурсы невосполнимо истощались, но рабочая нагрузка возрастала. Я логично рассуждал, что так не может продолжаться вечно.

Тем не менее всему, что я делал и пытался сделать, мешал дефицит. Нехватка ощущалась во всем, и все больше проектов не доводилось до конца.

В письмах от генерала Дорнбергера ситуация часто излагалась с пугающей прямотой. Письмо от 22 сентября 1944 года было особенно тревожным. Речь шла о поставках жидкого кислорода. Нам сообщали, что основной завод по производству жидкого кислорода во Франции вскоре попадет в руки врагов. Таким образом, в нашем распоряжении останется семь заводов, производящих в общей сложности около 200 тонн жидкого кислорода в сутки. К письму прилагался детальный перечень доступных заводов. Учитывая потери при хранении и перевозке, а также необходимость проводить доводочные и производственные проверки и калибровку, жидкого кислорода хватит примерно на 25 испытательных запусков в день, но для испытаний усовершенствованных ракет в Пенемюнде ничего не останется. Хуже того, все наземные заводы, кроме одного, хотя бы однажды подвергались бомбардировке. На столе фон Брауна стояла коробка с надписью «Входящие», в которой письма располагались по принципу, требуется его личное вмешательство или нет. Письма Дорнбергера всегда лежали сверху.

Некоторые из проблем казались почти тривиальным по сравнению с обстоятельствами, в которых мы постепенно оказались. Вне сомнения, они не были тривиальными, особенно для тех, на ком лежала ответственность. Но многие действия и процедуры, необходимые или желательные в обычное время, теряли важность и казались мелочными или просто бесполезными на фоне бедствий и разрушений. Депрессия и ощущение неизбежной победы союзников после моего приезда из Баварии усиливались из-за острого дефицита – немого свидетельства медленного, но верного упадка немецкой промышленности. В Пенемюнде была нехватка во всем, а наши потребности лишь усиливали понимание того, что наши запросы не будут удовлетворены.

В результате этого обычные, повседневные проблемы, решение которых входило в мои обязанности администратора, казались мне почти пустячными в сравнении со зловещими и непреодолимыми задачами, каких становилось все больше с каждым днем.

Я только что прочел обескураживающее письмо от Дорнбергера, когда раздался звонок.

– Да?

– Господин Хуцель, пришел господин Шефер из отдела кадров.

– Пусть войдет.

Шефер вошел, обшаривая свои карманы. Я не курил, но он намекал на то, не угощу ли я его сигареткой. Рассмеявшись, я протянул ему сигарету. Шефер был любезным, добродушным и разговорчивым и, как правило, знал последние слухи. Несмотря на молодой возраст, он был абсолютно лысым, за что получил на заводе прозвище Плешивый Шефер. Присев, он откинулся на спинку кресла и с наслаждением затянулся. У него были неприятности.

– Возникла инициатива наградить знаками отличия двадцать работников Пенемюнде, но начальство вообще никак на это не отреагировало. – Он глубоко вдохнул дым, затем нахмурился. – Но хуже того, я должен составить список тех, кого следует освободить от отсрочки по военной службе. Жуть.

Он был искренен. Ему не нравилось отбирать мужчин, которых отправляли на смерть вместо того, чтобы оставить их на относительно безопасном заводе.

– Но я ничего не могу поделать. Приказ из Берлина. Чрезвычайные меры…

Дефицит порождает потребность, а потребность порождает дефицит. На фронтах требовалось пополнение. В Пенемюнде были нужны работники. Не хватало работников в промышленности, на железных дорогах, в отрасли связи, на фермах – везде. И численность дееспособных мужчин, как и всего остального, постоянно сокращалась. Проблема Шефера, связанная с награждением сотрудников, казалась мне ерундой. С другой стороны, я не завидовал ему в том, что касалось отбора мужчин для отправки на фронт. Я не мог ему помочь ни в первом, ни во втором случае. Внезапно мы услышали громкий скрипучий голос за дверью.