оставив нетронутой только оригинальную причёску. Для достоверности опрыскали пальто водой с запахом болотной тины, а в карманы положили несколько еловых иголок и пожухлых листьев. Обувь тоже обработали, но затем решили, что лаковые штиблеты следует заменить на кирзовые сапоги – блуждания по лесу британская обувка наверняка не выдержит, а сапоги ему якобы выделил завхоз на погранзаставе. Затем посол Великобритании был вызван в МИД, где ему и передали с рук на руки Бориса Джексона вместе с сапогами.

Прямо со Смоленского бульвара посольская машина направилась в аэропорт, где уже был подготовлен самолёт. И через несколько часов Джексон оказался на Даунинг-стрит 10, в резиденции премьер-министра.

Хозяйка дома обошлась без излишних церемоний и с ходу, не дав министру оправдаться, высказала всё, что наболело за последние три-четыре дня:

– Мистер Джексон! Вы поставили нас в глупейшее положение.

– Но Тереза, дорогая…

– Не смейте называть меня так!

– Как скажете, – Джексон почувствовал, что его авторитет тает на глазах, как снег под лучами солнца на московских улицах.

– Так вот, у меня вопрос: зачем вы сдались российским пограничникам?

– Я понимаю, для вас было бы лучше, если бы я утонул в болоте.

– Не передёргивайте! Надеюсь, вам понятно, что в нынешних обстоятельствах я не могу вам доверять.

– Это в каком же смысле? – возмутился Джексон. – Я рисковал своей жизнью ради вас, ради правительства, ради величия моей страны!

– Откуда мне знать, может быть, все эти дни вы развлекались в таллинском борделе с местными девицами… Кстати, для вас это не самый худший вариант.

– В следующий раз я так и сделаю.

– Следующего раза не будет! Я повторяю, кредит доверия исчерпан. Вы завалили дело с Платовым, тем самым огорчив весьма влиятельных персон по обе стороны океана. Затем вы утопили в болоте весьма ценный аппарат, а в довершении всего на наших глазах рассыпается состряпанное вами дело Стригаля.

– Но как же так? – от возмущения Джексон даже подскочил на месте. – Мы же с тобой всё это обсуждали – что, где, когда… И про гречку, и про дверную ручку, и даже про кота, который подох под воздействием боевого отравляющего вещества… Ты же знаешь, что это был экспромт. Вспомни, сначала Стригали съели тухлой рыбы, затем, уже сидя на скамейке в саду, потеряли сознание, и только после этого стажёр из МИ-5, осуществлявший слежку, дал сигнал химической тревоги. От этого излишне впечатлительный полицейский упал в обморок. Началась паника… Ну как было этим не воспользоваться?

– С вашей стороны в высшей степени непорядочно упрекать меня в том, что я сознательно участвовала в этой авантюре, – премьер-министр всё ещё сохраняла самообладание, но видно было, что она уже на грани…

– Хочешь сказать, что ты поверила мне на слово? Я тебе с три короба наврал, навешивал… как это говорят, спагетти на уши, а ты, как невинная овечка, только хлопала глазами? Но тогда ты просто дура!

– Сэр! Выбирайте выражения!

– И не подумаю! Всё! Нашей дружбе конец! – Джексон повернулся и пошёл к двери, что-то бормоча себе под нос. Видимо, врождённое благоразумие не позволило ему произнести во всеуслышание то, что он думает и о премьер-министре, и о влиятельных персонах, и вообще о тех британцах, американцах и членах Европейского союза, которые не способны оценить по достоинству его усилия, его самоотверженный труд на благо всего мира.

«Да, видимо, прав был Платов. Всё идёт к тому, что меня назначат козлом отпущения, а то и вовсе – whipping-boy, мальчиком для битья. Скорее всего, не доживу даже до пасхального банкета. И куда бежать-то, в Израиль или прямиком в Россию?» Но прежде чем пуститься в бега, он решил устроить им весёлую жизнь. Сначала на пасхальном банкете у лорда-мэра Лондона произнёс зажигательную речь, обвинив Россию во всех несчастьях, которые свалились на страну, вплоть до последствий Брексита, а уже на следующий день стал готовить сюрприз для «дорогой Терезы». После такой речи никто и не подумает, что он собирается подложить кое-кому свинью.

У Джексона были свои люди и в спецслужбах, и в полиции – иначе он не смог бы стать мэром Лондона и уж конечно смешно было бы рассчитывать на пост министра. И вот одному из особо доверенных лиц он предложил осуществить такую акцию: в отсутствие свидетелей передать Юлии Стригаль мобильный телефон для того, чтобы она позвонила кому-то из своей родни в Россию. Что и было сделано, а в результате заинтересованные лица узнали, что всё не так, как было ранее заявлено: Юлия практически здорова, разговаривает бодро, её отец отдыхает, спит, что не похоже на человека, находящегося в коме.

А на другой день разразился скандал. Премьер-министр рвала и метала:

– Кто устроил мне такую пакость? Кто допустил в больницу российского агента, да ещё с мобильным телефоном? Немедля подготовить законопроект о реформировании Скотланд-Ярда и МИ-6!

Но было уже поздно. Новость подхватили зарубежные СМИ, оппозиция в парламенте выступила с очередным запросом, а на российских ток-шоу политологи и журналисты соревновались в том, как бы похлеще высмеять британское правительство. Кстати, в основном, доставалось не премьер-министру, а всё тому же Джексону. Вроде бы обидно, однако он сам спровоцировал эту ситуацию, так что нечему тут удивляться.

Enfant terrible – этот образ Джексон создал не только для того, чтобы привлечь к себе внимание. Такому «мальчику» позволено высказывать мысли, за которые любой другой мог бы лишиться своего поста в правительстве или депутатского мандата. И это в лучшем случае, поскольку лондонский джентльмен обязан был придерживаться определённых правил, следование которым позволяло отличить его прочих людей, не достойных внимания солидной публики. Если же он позволял себе высказывания а ля Владимир Жириновский, то рисковал оказаться один на один со своими личными проблемами, в которых не сможет разобраться даже психиатр. И тем не менее, Джексон намерен был бороться до конца, причём не только прибегая к заявлениям в свойственном ему оригинальном стиле. Когда оказываешься припёртым к стенке, появляются какие-то внутренние, ранее неведомые силы, мозг работает буквально на износ, и вот, наконец, находишь то, чего искал.

Джексон вспомнил о том, как прошлым летом один из помощников премьер-министра проинформировал его об очередном переводе денег в фонд консервативной партии. Тогда Джексон не обратил особого внимания на этот перевод – так, обычная рутина, кто-то спонсирует консерваторов, кто-то лейбористов. Но вот теперь припомнил, что кое-что в этом переводе его заинтересовало, однако события, связанные с назначением на пост министра иностранных дел отвлекли, и позже он об этом уже не вспоминал. Теперь вдруг вспомнил и дал поручение изучить