Через несколько мгновений Билли взглянул на меня расширенными глазами и прошептал: «Ярость!» Я попросила изобразить разными цветами, линиями и фигурами, как выглядит его ярость. На бумаге появился большой ярко-красный круг, внутри которого перемешивались разные цвета. Когда мальчик закончил, я записала описание круга гнева, которое он мне продиктовал, а также перечень тех вещей, которые его вызывают: «Это злоба Билли внутри его желудка. Она желтая, красная, серая, черная и оранжевая. Меня бесит, когда сестра устраивает бардак в моей комнате, меня раздражают драки и падения с велосипеда». С этого момента Билли замолк, так как не смог больше придумать, что сказать. Для этой сессии он раскрылся ровно настолько, насколько пожелал, а потом отгородился защитной стеной.

На этом занятии Билли не был готов выразить свою злость как-то иначе, чем через рисунок. Кроме того, он признавал существование лишь очень поверхностного чувства негодования. С каждой последующей встречи мальчик познавал свои чувства все глубже и глубже, занимаясь с глиной и песком, создавая картины и работая с кукольными фигурками. По мере высвобождения гнева, стали проявляться и другие эмоции: грусть от потери друзей при каждом переезде, страх перед новыми знакомствами, так как мальчик знал, что скоро уедет опять, отчаяние и одиночество, беспомощность, недовольство из-за депрессии матери, обида на отца из-за его частых отлучек.

На одной сессии Билли изобразил в песочнице хоровод животных. К действию присоединился лев и напал на удивленных зверей. Я спросила: «Скажем, ты должен выбрать роль одного из животных. Кем ты хочешь быть?» «Я лев», – последовал ответ. «Чем лев похож на тебя?» – «Не знаю». – «А ты когда-нибудь чувствовал, что нападаешь на кого-то, как лев?» «Да!» – ответил мальчик. «На кого ты хотел бы наброситься?» – «В школе есть ребята, которые достают меня». – «Билли, что ты делаешь, когда сердишься на отца?» Ребенок в ужасе отодвинулся: «Я не злюсь на него! Он может меня выпороть!» «А мама?» – спросила я. «Иногда она орет на меня, и я отвечаю тем же. Но она потом жалуется отцу». Дилемма Билли становится очевидной. На следующей сессии я подала идею, что гнев нужно выпускать наружу, и мы испробовали несколько способов, как это сделать. Мальчику понравилось рвать газеты и старые журналы, а я призналась, что сама получаю от этого огромное удовольствие. После четырех месяцев занятий с Билли я позвонила в школу, чтобы поинтересоваться новостями. Учительница сказала, что за последние два месяца проблемы с мальчиком исчезли, и она предположила, что Билли перешел на новую стадию развития.

Иногда у меня появляется возможность поработать с учителем ребенка, но это случается нечасто. Многие педагоги слишком заняты или не поддерживают моей инициативы. Однако когда у меня получается заручиться поддержкой всех людей, входящих в ближайшее окружение ребенка, моя задача намного упрощается.

Третья фаза

Третья фаза работы с детским гневом призвана помочь ребенку в безопасной атмосфере терапевтического процесса раскрыть и выразить заблокированные эмоции, оставшиеся после пережитой им травмы. Этот вид гнева может быть спрятан так глубоко, что ребенок абсолютно о нем не подозревает; только по симптоматическому поведению ребенка можно судить о степени разрушающего влияния вытесненного гнева. Такие чувства, как правило, высвобождаются маленькими порциями; в отличие от взрослых, у детей редко бывает катарсис. Их пугает сила ничем не сдерживаемых эмоций.

Иногда я узнаю о травме со слов родителей. В других ситуациях о том, что происходит, или о том, что произошло нечто, причинившее ребенку вред, я узнаю по его рисункам или в процессе других проективных занятий. Возможно, я не всегда правильно интерпретирую проекции, но полученный материал явно указывает на то, что моему клиенту нужно помочь отыскать внутри себя что-то скрытое. Если ребенка по ночам терзают кошмары или страхи, если он сильно чего-то боится или мучает животных, если в моем кабинете он снова и снова агрессивно вонзает нож в кусок глины, как это делал один мальчик, если его рисунки, песочные сценки и рассказы переполнены пугающими символами – это требует особенного внимания. Очень вероятно, что этот ребенок пережил травму, впечатления от которой похоронены так глубоко, что он о них даже не помнит. В подобных случаях дети часто изолируют и вычеркивают травмирующее событие из своей жизни. Они действительно не помнят самого происшествия. В своем стремлении к интеграции, однако, организм старается освободиться от чувств, похороненных внутри ребенка. И его невозможно остановить. Если ребенку дать возможность рисовать, играть или лепить из глины во время терапевтической сессии, то какие-то из упомянутых проекций могут пробиться наружу.

Работая с такими детьми, я стараюсь помочь им выразить свои гневные чувства, которые проецируются в монстров и пугающие символы. Я хочу дать им возможность овладеть своими чувствами, чтобы ощутить собственную энергию и силу. Иногда очень сложно заставить ребенка вспомнить травмирующие события, в особенности если они происходили, когда он еще не умел говорить. Однако гневу свойственно постоянное кипение, и я должна помочь ребенку в его высвобождении, даже если мы не можем его идентифицировать.

Примером подобного феномена является девочка, с которой я занималась несколько лет назад. Ее поведение свидетельствовало о том, что она пережила тяжелую травму. Однако ничто в ее биографии не указывало, что с ней что-то когда-либо случалось. Она никогда не лежала в больнице и ни разу не переезжала, ее родственники или близкие друзья семьи не умирали, любящие родители окружали ее заботой. По моим наблюдениям, уклад семьи был правильным, но девочка всего боялась, а по ночам ее мучили кошмары. Лишь через пять лет я узнала, что она посещала местный детский сад, где дети будто бы подвергались насилию. Но даже пятью годами спустя, в двенадцать лет, она отрицала, что хоть раз в жизни с ней кто-то грубо обращался. На наших занятиях, когда ей было семь, она рисовала дьяволов и монстров, много раз с силой втыкала в глину нож и никак не могла получить песок нормальной влажности, так как слишком энергично наливала воду. Через три месяца подобных упражнений, проходивших один раз в неделю, все ее симптомы исчезли, а девочка стала гораздо более уравновешенной и чувствовала себя такой счастливой, как никогда раньше. Она никогда не обсуждала возможные насильственные действия по отношению к ней и не проявляла сильного глубинного чувства гнева. Я могу лишь предположить, что во время наших занятий девочка испытала своего рода катарсис, а истоки ее столь энергичных действий лежали так глубоко, что она не могла донести их до сознания. Вероятно, что-то еще может проясниться позже, когда девочка станет старше.

Другой пример – это маленький мальчик, который перенес физическое насилие со стороны отца, но не сохранил этого в памяти. Демонстрируемые им многочисленные симптомы указывали на нарушения в нормальном функционировании организма. На занятиях он активно использовал очень влажный песок, будучи не в силах отмерить нужное количество воды. Он наливал воду в песочницу до тех пор, пока я не останавливала его из страха залить пол. Рассказы, рисунки и песочные сценки мальчика изобиловали яркими символами конфликта и гнева.