– А Настя сравнить могла, – глухо добавил лейтенант. – Уже здесь, в Москве…

– Соображаешь, – одобрила соседка.

– Так получается – она не виновата! – обрадовался Алексей. – У нее могли взять незаметно!

– Могли, – снова согласилась Надежда Прохоровна.

– Но – кто?!

– А вот за этим, Алеша, надо в Пермь ехать.

– В Пермь? Зачем? Зачем кому-то в Перми ключ от московской квартиры?

– Ну экий ты бестолковый! – опять огорчилась бабулька. – Куда ж еще?! Тут она, окромя квартиры, нигде ключей не оставляла! Она все дни только с нами туточки и проводила!

– А когда похоронами занималась?

– А когда она похоронами занималась, ключей у нее еще не было, – отрезала миссис Губкина. – Софа их только перед самым ее отъездом в Пермь дала. Когда они уже к нотариусу сходили и Софа на нее завещание выправила.

– Софья Тихоновна сделала Настеньку наследницей? – чуть слышно спросил Алексей.

– Да. Но ты слушай. У нотариуса в кабинете у Насти ключей еще не было. Там стащить не могли. Но ты вот вспомни, когда вы с Ромкой ее по Москве катали, она нигде сумку с ключами не оставляла?

– Точно! – сразу вспомнил лейтенант. – Она ее Роману отдавала, когда мы на каруселях катались!

Баба Надя еще более огорченно посмотрела на бывшего воспитанника:

– Эх, Алешка, и за что тебе только деньги в милиции плотют? Да не нужны Ромке Настасьины ключи! У него они и так есть – Арнольдович принес! Воспитанник пристыженно закусил губу. Вот куда может завести человека тупая ревность… Н-да, жаль, что нельзя бабушку Губкину в сыск оформить. Хотя бы вольным пахарем… Соображает получше лейтенанта с высшим образованием…

– В ресторане она нигде сумку без пригляда не оставляла?

– Нет. Только за столиком, на спинке стула, но мы с Романом всегда рядом были.

– Вот то-то и оно. Надо, Алешка, в Пермь ехать. Разузнать, кто к Насте ходит, кто в доме бывает… Или, – прищурилась, – ты хочешь к капитану своему побечь? Доклад настрочить…

– Нет! – резко, без раздумий вскрикнул лейтенант. – Нет. К Дулину нельзя… точнее, можно, нужно, но… нельзя. Сначала лучше в Пермь съездить… Выяснить, – и поднял глаза к потолку. – Вот только когда…

– Да никогда, – буркнула бабушка Губкина. – В Пермь я поеду.

– Вы?!

– Ага. Чего вылупился-то? Думаешь, совсем из меня весь песок просыпался?

Участковый не то чтобы кивнул, но и спорить не стал.

– Нет, Алешка, тебе туда соваться – только хуже. Ты человек подневольный. Тебе перед Дулиным отчет держать. А он к нам потом, черт, заявится, начнет Софу расспрашивать, а у нее… – Надежда Прохоровна вздохнула, – сердце, шмерце… Нельзя ее, Алеша, тревожить. Ей и так не сладко. Поеду в Пермь я, всем скажу, что в Питер направилась, могилку сестры поправить… Тут и делов-то – фьють! – туда-обратно, одна ночь в поезде. – И испытующе посмотрела на Алексея. – Как думаешь, справлюсь? Бубенцову показалось, что сказать бабе Наде «Да, справитесь» – все равно что отправить прямо на тот свет.

Что бы там себе ни воображала хитроумная пожилая сыщица, в Перми все будет иначе. Это здесь ее каждая собака знает, да не каждая облает. А вот в Перми, в другом городе…

– Не знаю, баба Надя…

– А тут и знать нечего! – вспыхнула миссис Губкина синим порохом. – Сказала – поеду, значит, поеду! Не остановишь.

Алексей посмотрел на воинственную бабушку и вдруг улыбнулся:

– Только берет свой, баб Надь, не надевай.

– Это почему же?

– Потому. Как только объявится возле Настиного дома тетушка с московским говором в алом берете, вся конспирация насмарку. Все негодяи мигом попрячутся!

Надежда Прохоровна приняла совет всерьез. Пожевала губами, цыкнула вставной челюстью и кивнула:

– Дело говоришь. Сменю обличье.

Серьезный пафос главной дворовой бабушки едва не заставил Алешу отпустить еще пару шуток. Но момент был не тот.

– Чем могу помочь, баба Надя?

– Ничем, – сосредотачиваясь уже на чем-то своем (вероятно, на измененном «обличье»), ответила та.

– Может, деньги нужны?

– Своих девать некуда, – глядя в сторону, мимо участкового, резонно заметила бабулька. – В могилу с собой сберкнижки не завернешь…

– А может, все-таки… спросить Настю? Откуда у нее посторонний ключ…

– И-и-и, – возвращаясь обратно откуда-то из собственных глубин, протянула баба Надя, – чего удумал. Тут, Алешка, либо так, либо эдак. Либо знает она о ключе, либо обманули ее.

– Так, может быть, знает! Может быть, все просто!

Надежда Прохоровна с сочувствием посмотрела на влюбленного лейтенанта и покачала головой:

– Молод ты, Алешка, жизни не видел. Вот Настя – чистая, хорошая девочка… Или – притворщица, каких мало. Если хорошая, то знать ничего не знает, сколько ни спрашивай. А если плохая, притворщица – отопрется. Сколь ни спрашивай, отопрется. Понял, голубь?

– Понял, – едва слышно ответил милиционер.

– Так-то вот и получается, что надо ехать… На родине о ней больше знают. Ну ладно, Алешка, ты иди к Арнольдовичу чай пей, а я в кассы потопала, за билетом. Настасья с Софой еще два дня будет, надо мигом обернуться.

В комнате Вадима Арнольдовича ничего не изменилось. В лейтенантской душе мир перевернулся, а здесь, как прежде, лился из настольной лампы приглушенный свет, плотные шторы поблескивали золотистыми завитками-виньетками, светился синим светом огонек спиртовки, на которую хозяин установил плоский чайничек, Вадим Арнольдович сидел опершись спиной о боковину книжного шкафа и смотрел, как крошечный голубой язычок облизывает глиняное донце.

Вот только чай в чашках остыл. И на груди Алеши как будто остался след чьей-то могучей, давящей ледяной ручищи. Даже сердце чуть заледенело…

– Вас чем-то огорчила Надежда Прохоровна? – подливая в Алешину коричневую чашку почти прозрачный чай, спросил ученый.

– Да… – автоматически ответил Алексей. – То есть нет. Все в порядке.

– О чем задумались?

– О женщинах, – совершенно честно, невесело усмехнулся лейтенант.

– Благодатная тема, – серьезно кивнул хозяин комнаты. – И бесконечная… – Вадим Арнольдович сделал осторожный глоток и с прищуром взглянул на своего молодого гостя.

– А вот скажите, Вадим Арнольдович, – неожиданно кинулся в откровения Алексей, – вот вы столько лет прожили в квартире с несколькими разными женщинами! Поняли в них что-нибудь?!

Ученый йог поставил кружку, выдвинул вперед нижнюю губу и немного раздул щеки:

– А женщина в этой квартире всегда была только одна, Алеша.