Кстати, как-то вне внимания историков остается тот факт, что именно Тухачевский в советско-польской войне 1920 года допустил грубую оперативную ошибку, организовав наступление своего Западного фронта в расходящихся направлениях. Результатом той ошибки стало тяжелейшее поражение в войне и заключение мира с Польшей, по условиям которого мы потеряли половину Украины и Белоруссии.

А может быть, сталинские репрессии просто разрушили и уничтожили весь офицерский состав армии? Может быть, просто некому было командовать взводами, ротами, батальонами, полками и дивизиями?

Посмотрим на цифры. Нарком обороны К. Е. Ворошилов на XVIII съезде ВКП (б) доложил, что из армии в 1937–1938 годах уволено 40 тыс. офицеров. Уволено, а не расстреляно и не репрессировано!

Уточним на основании документальных данных. Из Сухопутных войск было уволено в 1937–1938 годах 37 тыс. человек, из ВВС – 6 тыс., итого 39 тыс. человек По отношению к общему числу офицеров это всего около 10 %.

Возвращено в армию в прежних званиях и должностях в период 1938–1940 годов соответственно 11 200 и 900. Итого 12 100 человек.

Из уволенных из армии было арестовано 9 579 человек. А сколько имелось офицеров в РККА на тот период? Игорь Пыхалов в своей книге «Великая оболганная война», ссылаясь на архивные документы (указывая их точные координаты), пишет, что в марте 1937 года офицеров в РККА было 206 тыс. Таким образом, арестовано было всего-навсего 4,5 процента офицеров. Могло это существенно повлиять на боеспособность Красной Армии? Едва ли.

Кто-то скажет, что само по себе увольнение офицера из армии уже репрессия. Так вот, если учитывать и увольнения, то в 1936–1937 годах было уволено (сюда входят и те, кто был уволен в связи с арестом) 6,9 процента списочного состава, за 1938–1939 годы 2,3 процента. Это из справки начальника Управления по командному и начальствующему составу РККА Е. А. Щаденко марта 1940 года.

Конечно, за каждой цифрой в этой статистике стоит чья-то трагическая человеческая судьба, но потери в офицерском составе в результате увольнений в 30-е годы столь малы, что повлиять на боеспособность РККА они не могли. Особенно, если учесть, что в число 39 тыс. уволенных офицеров входят и уволенные по возрасту, по болезням, вследствие откомандирования в другие наркоматы, по профессиональной непригодности. То есть в определенной мере было уволено много офицеров, которые все равно никакой пользы в армии принести не могли. Например, в том же 1937 году среди всех уволенных было 1 139 человек уволено за пьянство и моральное разложение, 1 941 – по болезням, инвалидности и возрасту.

Относительно внезапности нападения Германии в стратегическом плане говорить не приходится. То, что война с Германией неизбежна об этом после германо-польской и германо-французской войны говорили в СССР буквально все. Сама сложившая международная обстановка к тому времени убеждала в этом. Можно было спорить лишь о времени нападения. То ли после того, как немцы расправятся с Англией, то ли до того.

В оперативном плане внезапности нападения тоже не было, и быть не могло. В этом убеждает то, что к лету 1941 года к советско-германской границе наше военное руководство подтягивало дивизию за дивизией, передислоцировало из глубины страны к границе несколько армий. Проводились скрытая мобилизация (в начале лета было призвано из запаса под видом «больших учебных сборов» более 800 тыс. человек) и досрочные выпуски из училищ новых офицеров.

В этом убеждает и распределение сил между округами. Исходя из того, что немцы в первую очередь попытаются овладеть весьма развитым промышленно-аграрным районом страны – Украиной, наиболее мощная группировка советских войск была создана на Юго-Западном направлении (южнее Припятских болот).

И все же стоит признать, что если для советского высшего военного руководства опасность скорого нападения вермахта секретом не была, то далеко не все было сделано для того, чтобы встретить удар во-всеоружие. Действия НКО и Генштаба РККА были не в полном объеме, непоследовательными; многое из того, что надо было сделать, выполнено не было.

Надо признать, что высшее военное руководство страны оказалось не на высоте положения и проявило беспомощность и растерянность, причем тогда, когда еще было время для планирования и выполнения целенаправленных и последовательных мероприятий.

Не были вообще сформулированы цели и задачи войны. А без этого невозможно создание определенного плана войны. Сталин, Тимошенко, Шапошников, Жуков и др. побоялись признаться самим себе в том, что такой план нужно разрабатывать и в его осуществление нужно проводить определенные мероприятия. Сталин все же надеялся, что войны удасться избежать, ну или как минимум – отсрочить хотя бы до середины 1942 года. Остальные тоже беспочвенно надеялись на это, и поэтому все их мероприятия по подготовке к войне носили неопределенный характер.

Большую или меньшую определенность из всего плана войны имели окружные планы прикрытия границы, причем в полосе Западного особого военного округа с самого начала было очевидно, что сил и средств явно недостаточно.

Из этой неопределенности высшего военного руководства вытекали и неверные действия военачальников уровня командующих округами и ниже. В частности, так и не определились с укрепрайонами (УР). Начали строить новые УРы вдоль новой границы, кинув на это все инженерно-саперные батальоны и лишив тем самым армии, корпуса и дивизии возможности оборудовать в инженерном отношении свои позиции. При этом не были просчитаны ни потребные материалы, ни возможности промышленности по снабжению строек металлом, цементом, лесом, ни возможности снабжения УРов вооружением. Когда это выяснилось, то приняли не самое лучшее решение: частично снимать вооружение с УРов по старой границе, в результате чего потом оказалось, что свои задачи неспособны выполнять ни новые, ни старые УРы.

Я уж не говорю о том, что стоило бы задаться вопросом о целесообразности этих рудиментов крепостной фортификации. Поскольку уже был перед глазами пример французской линии Мажино, которую немцы просто обошли. Видимо, нашим генералам застила глаза финская линия Маннергейма, которую пришлось прорывать всю зиму 1939/40 годов.

Примерно та же картина сложилась с аэродромами. Кинулись строить сразу большое количество аэродромов, в результате чего не закончили ни один, а авиация оказалась скученной на нескольких аэродромах.

Можно сказать, что действительно во всем этом проявилась оперативно-стратегическая неграмотность советского высшего военного руководства.

К сожалению, и командующие округами проявили себя не ответственными военными руководителями, а своего рода флюгерами, внимательно следящими за веяниями наверху и соответственно действовавшими. Их больше беспокоило то, что скажет о них Сталин, нежели состояние войск и готовности к войне.

Достаточно напомнить, что командующий Западным особым военным округом генерал армии Павлов отпустил офицеров округа в очередные отпуска и распорядился о выводе артиллерии на плановые армейские сборы, когда прочитал сообщение ТАСС от 14 июня 1941 о том, что нет никаких оснований полагать, что Германия собирается напасть. Зная требование Сталина «не поддаваться на провокации», он запретил готовить полевые фортсооружения (линии траншей, дзоты, заграждения). А вот командир 9-го механизированного корпуса Киевского особого военного округа генерал-лейтенант Рокоссовский не постеснялся оставить свою артиллерию на месте, доказав командующему округом, что все учебные задачи он сумеет отработать на месте. Да и еще на свой страх и риск, не ожидая директив сверху, договорился о взаимодействии в случае чего с командиром соседнего корпуса генералом Федюнинским. А имея хорошую личную связь со штабом погранотряда, и узнав вечером 21 июня, что они имеют перебежчика, приказал подчиненным дивизиям быть в полной боевой готовности.