она наотрез отказалась делать эту сугубо личную переписку публичным достоянием. Отказалась и Надежда Павлович.

Туры продолжали работать в том же темпе — ни дня без кропотливой работой над новой пьесой. У вахтанговцев начались репетиции пьесы «Уточкин» о первом русском авиаторе. Для этой работы необходимо было консультироваться с летчиками и историками. Пьеса создавалась с огромной тратой нервов. За несколько лет нашей совместной жизни из-под пера Туров вышло с десяток пьес и сценариев. Пьесы каждый раз проходили с большим скрипом у многочисленных чиновников от искусства и пользовались большим успехом у зрителей.

В 1949 году состоялась премьера фильма «Встреча на Эльбе», созданного Григорием Александровым по сценарию Братьев Тур и Л. Шейнина. Главную роль в фильме сыграл молодой, необыкновенно красивый актер Художественного театра Владлен Давыдов. Музыку к фильму написал Дмитрий Шостакович. На сей раз фильм был принят благосклонно и чиновниками. Авторов сценария даже представили к Сталинской премии.

Наступил день заседания Комитета по Сталинским премиям. До позднего вечера ничего не было известно. Никто не знал результатов голосования. Наконец, Леонид не выдержал, сказал, что не может больше сидеть дома и ждать и выйдет погулять на Тверской бульвар. Я осталась у телефона. Примерно через час Леонид вернулся. На нем лица не было. «Что случилось?» Убитым голосом он ответил: «Мне дорогу перебежала черная кошка». Я стала его стыдить: «Как тебе не стыдно верить в дурацкие приметы!» Мы легли спать, но сон не шел. И вдруг я произнесла фразу, над которой Леонид потом долго потешался: «А ты уверен, что кошка была черная?» Как бы то ни было, но на рассвете нам позвонили и поздравили с присуждением Сталинской премии первой степени. Я была рада этой награде, ибо была свидетельницей того колоссального труда, который был проделан всеми участниками создания фильма.

Часов в пять дня, когда Туры заканчивали работать, я созванивалась с Леонидом и шла ему навстречу по улице Горького, чтобы немного погулять вместе. По дороге я неизменно встречала знакомых мхатовцев и сделала забавное наблюдение: если я была в новой красивой шубе, Ливанов, например, непременно останавливался, целовал руку и заводил разговор, глядя при этом по сторонам и ловя взгляды узнающих его прохожих. Если же на мне было более скромное пальто, он кланялся, махал мне и проходил мимо. Примерно так же вели себя Болдуман и Станицын. Видимо им нравилось, что их видят в компании с нарядной дамой.

Часто во время прогулки на Тверском бульваре с Витусей я встречала Вертинского, гуляющего с дочками Настей и Бубой. Заметив торговца горячими пирожками, Витуся попросила купить ей пирожок. Я с брезгливостью объяснила, что пирожок грязный и несъедобный. А Александр Николаевич тотчас купил своим девочкам по пирожку. В ответ на мой удивленный взгляд он произнес: «Дорогая, ведь им предстоит жить в этой стране. Пускай привыкают!» В логике этим словам не откажешь. В течение двух-трех часов мы медленно гуляли по бульвару, раскланиваясь с общими знакомыми. В то время было принято прогуливаться по бульвару.

Обстановка к концу сороковых — началу пятидесятых годов в писательской среде Москвы стала сгущаться. Началась кампания борьбы с космополитизмом. На собраниях громили писателей-евреев. Все подозрительно косились друг на друга. Я уже знала по собственному горькому опыту о возможности быть обвиненным в каких угодно грехах без малейшего основания. Я старалась не показывать Леониду своей тревоги, но понимала — за ним следят. Я неоднократно наблюдала из окна, как вслед за только что вышедшим на улицу Горького Леонидом — мы уже переехали тогда в сталинский дом напротив Елисеевского магазина — появлялась неприметная мужская фигура и следовала за ним по пятам. Дело дошло до того, что я немедленно выскакивала вслед за ним и шла по своей стороне, не упуская Леонида и «мужичка» из виду, пока не удостоверялась, что Леонид входил а арку дома № 6, где жил Петр, и вскоре в их квартире открывалось окно — это был сигнал мне, что он благополучно прибыл. Все это, наверное, звучит наивно, но такова была гнетущая атмосфера страха. В ночные часы, особо любимые карательными службами, чтобы не спать, мы пристрастились к игре в карты. К нам часто в свободные от спектакля вечера приходила Клавдия Ивановна Половикова и драматург Климентий Минц. Мы часами играли в кун-кен, ап энд даун, или кинг, одновременно прислушиваясь к движению лифта или шагам на лестнице. Я навсегда сохранила добрую память об этих двух людях, которые без лишних слов разделяли с нами те тревожные дни. Клавдия Ивановна, мать Валентины Серовой, осталась для меня близким человеком.

Постепенно мы привыкли к страху и стали спокойнее воспринимать создавшуюся обстановку. Будь, что будет! Единственное, что Леонид предпринял: велел мне купить себе кольцо «на черный день». Я как полная невежда в ювелирных изделиях — ведь их у меня никогда не было — купила первое попавшееся, более чем скромное колечко с маленьким бриллиантом, которое меня в «черный день» едва бы выручило.

В Дубултах возобновились наши посиделки на веранде. Несмотря на гнетущую политическую обстановку или вопреки ей, у всех было какое-то непонятное приподнятое настроение. Наши друзья и знакомые стали более общительны, много шутили, разыгрывали друг друга, смеялись.

Приходил к нам в гости и Зиновий Гердт. Вскоре у меня возник к нему особый интерес: на гастроли в Ригу приехал МХАТ. Возобновились мои старые «пестовские» знакомства, появились новые. Среди мхатовцев была красавица Люся Варзер, талантливая актриса, бывшая жена Лемешева. У нас на даче она познакомилась с Гердтом, который недавно как раз развелся. Люся тоже была одинока, и я решила способствовать их сближению. Мне показалось, что между ними возникла обоюдная симпатия. Увы! Мои «своднические» усилия пропали даром.

Как-то за ужином Леонид сказал, что раз у нас теперь есть машина, грех ее не использовать в полную меру — почему бы нам не поехать вместе на юг. Услышав про такие планы, Зяма стал просить Леонида взять в поездку и его. Леонид тотчас согласился — так будет веселее.

В конце августа, оставив Вику на попечение моей мамы и домработницы, мы тронулись в путь. Леонид поместился на переднем сиденье рядом с водителем, а мы с Зямой — сзади. Ехали весело. Мужчины шутили. Затеяли и такую игру: один произносил какую-то строфу, второй должен был продолжить стихотворение. Я восторгалась их знаниями, ведь мое знакомство с поэзией было куда скромнее. Потом придумали смешную игру, в которой участвовала и я: называлось какое-нибудь слово, скажем «тракторист». Из него предлагалось выдумывать