Его стена дала трещину, и показался он настоящий – спокойный и надежный.

Я оглянулась – Каэл смотрел на меня, теребя длинными пальцами цепочку на шее. Может, мне так почудилось из-за выпивки, но его взгляд – буквально ощутимый – вбирал меня всю, от головы до пят. Не оценивающий взгляд, каким иногда смотрят подвыпившие парни. Ничего подобного. Он смотрел так, словно видел меня настоящую, такую, какой я была, а не такую, какой пыталась быть.

Поймав мой взгляд, Каэл опустил глаза. Внутри у меня все трепетало. Какие там «бабочки в животе»… настоящие птицы! Здоровенные дрозды – хлопали крыльями так, что сердце срывалось с места. Я глубоко вздохнула и попыталась взять себя в руки. Попыталась не думать о том, что со мной творится. Поставила бутылку на стол, добавила апельсинового сока. Клюквенный выпили подчистую.

– Интересно, какой получится вкус? – Каэл стоял у меня прямо за спиной – то ли он передвинулся, то ли я. Я видела его тень на раковине и надеялась, что он не услышит, как бешено стучит мое сердце.

Я пожала плечами.

– Надеюсь, приятный… или нет.

Каэл шагнул назад. Легче мне не стало.

– И ты готова рискнуть? – Он пригубил пиво. Мне хотелось ему сказать, что не нужно прятать улыбку, что мне нравится, когда он веселый и меня поддразнивает. Только сначала нужно было дойти до нужного уровня храбрости – выпить еще.

– Вполне.

Я понюхала свой коктейль. Пахло приятно. Отпила. Ничего ужасного. Может, подогреть – и тогда сойдет за сидр?

– Вкусно? – спросил Каэл.

– Да. – Я подняла стакан. – Хочешь?

– Нет, спасибо.

– Ты вообще только пиво пьешь?

– В основном. И то не всегда. – Он попытался сдержать улыбку. – Потому что уезжал. Был там.

– А, уезжал… – Я не сразу поняла, о чем он говорит. – Да, конечно. Был там.

Теперь я еще и повторяла за ним, как попугай.

– Тебе, конечно, трудно привыкнуть.

Всякий раз, когда он напоминал, что жизнь у него совсем не такая, как у меня, я терялась. Его застывший взгляд… Такие красивые карие глаза. Может, он тоже пьян? Я уже хотела спросить Каэла, как он себя чувствует, но тут вкатился Остин, а следом – Мендоса.

– Эй, ребята! Как-то у вас тихо! – Он поднял руки и хлопнул в ладоши, как будто хотел белку спугнуть.

Мы с Каэлом машинально отодвинулись друг от друга.

– Что, приятель, все-таки уходишь? – спросил Остин.

Когда Мендоса кивнул, он продолжил:

– Спасибо, что навестил. Знаю, тебе нелегко выбраться.

– Да. – Мендоса посмотрел на Остина, потом на Каэла. Словно речь шла о чем-то важном, только я не поняла о чем.

– В следующий раз и Глорию приводи. – Остин потянулся за текилой. – Еще одну, на посошок?

Мендоса посмотрел на крупные белые часы у себя на запястье и покачал головой.

– Не могу, приятель, пора бежать. Ребят кормить. Глория устает, всю ночь с маленьким возится.

– Да я не про тебя! – Остин ткнул пальцем в ключи от машины, висевшие на ремне друга. – Я сам хотел.

Мендоса щедро плеснул ему текилы. Что ж, не мое дело следить за поведением Остина. Вечеринка – его, я ему не мамочка. По крайней мере сегодня.

– Рада была увидеться, – сказала я Мендосе.

– Береги моего парнишку, – шепнул он. Потом обнял Каэла и вышел через заднюю дверь, оставив меня гадать, что он имел в виду.

– Черт побери, нравится мне этот парень!

Веселье било у Остина через край, и я немного занервничала. Я не боялась, что он наживет себе проблем, просто неприятно было смотреть, как он стоит и шатается.

– Сестра! Моя прекрасная двойняшка! – Жесты у него стали размашистые, обычно бледные щеки раскраснелись. Набрался. – Ну, разве не красавица? – спросил он Каэла.

Я замерла. Не выносила, когда брат заводил речь о моей внешности.

Каэл кивнул. Ему явно было не по себе.

– Ты действительно взрослая! Купила себе дом, растак его. – Он сжал меня посильней. – Да, и дом, и работа, растак ее. И сама оплачиваешь счета…

– Растак их, – подсказала я.

– Точно, – подтвердил Остин.

Я вдруг обратила внимание на его нос.

– Ты что, сломал нос? – Я протянула руку к лицу брата, но он со смехом увернулся.

– Да не сломал. Так, чуть-чуть… повредил.

Остин повернулся к Каэлу, не убирая с лица глупой ухмылки.

– Ты с ней поосторожней. Не, я не такой, я не угрожаю всяким чувакам, которые с моей сестрой… ни в коем разе. Я хочу сказать, моя сестра… она тебя – хоп! – И он провел пальцем по горлу.

Каэл опустил глаза, никак не реагируя на услышанное.

– Да шучу я. Она лапочка. – Остин опять меня обнял. – Лапочка из лапочек. Чудо-сестренка. Правда?

Да, еще как набрался!

В кухню пошел за выпивкой народ, словно у них смена началась.

Каэл так на меня посмотрел, что я почувствовала себя ребенком. Наверное, это признак инфантильности – дурацкое противостояние с братом, который уже совсем никакой. Растак его.

– Правда. Спасибо за новости. – Я вывернулась из его объятий. – Твоя подружка уже соскучилась. Ждет тебя. – И я кивнула в сторону гостиной.

– Она милая, да? Учится на медсестру!

Каэл сделал вид, будто впечатлен, но я-то не была пьянющая, как Остин, и понимала: он просто подыгрывает моему братцу. Чтобы спрятать улыбку, Каэл поднес к губам банку с пивом.

– О, девочка будет медсестрой, когда вырастет? Когда закончит школу и пойдет в люди?

Я всегда поддразнивала Остина, так у нас было заведено. Никаких мистических заморочек типа читать мысли или чувствовать боль друг друга. Конечно, мы друг друга понимали гораздо лучше, чем остальных людей, и были очень близки. Однако такое происходит у любых братьев или сестер, особенно если они пережили развод родителей и всякие прелести, которые его сопровождают. И дело вовсе не в том, что они близнецы.

В общем, мои слова никак не относились к самой девушке. Обычные глупости, вроде тех, что брат нес про меня Каэлу (про эти его слова я себе поклялась даже не думать, пока не останусь одна).

– Девятнадцать-то ей есть? Надо же, взрослая, да еще учится на взаправдашнюю медсестру?

Остин поднял стакан и вытряхнул в рот остатки того, чего он там намешал.

– Ну, конечно! – кривлялась я. – А твоя завтрашняя Барби будет…

Я не сразу заметила, что все в кухне смотрят за мою спину, на дверь. «Полиция! Влипли!» – мелькнуло у меня. Я повернулась, готовая извиняться и всячески выкручиваться, однако передо мной стояли вовсе не полицейские. Это была девушка в деревенской блузке, и она слышала каждое мое слово.