Отдавшись во власть воспоминаний, граф как-то незаметно скинул со своих плеч тяжесть пролетевших лет, и теперь Рай видел в нём скорее старшего брата Антуана, но никак не его отца. Глаза графа излучали какой-то таинственный свет, морщины разгладились и, казалось, что весь он полон едва сдерживаемой молодой энергией.

После небольшой паузы граф лукаво улыбнулся своим мыслям и продолжил рассказ:

– Я говорил, что приехал в Бордон не совсем обычным гостем. Моя дружба с горячо любимым всем семейством Гурье Роменом дала мне право поселиться в их доме, в доме Арабеллы… Стоит ли говорить, сколько врагов я приобрёл в один миг, но это нисколько не тревожило меня. Что это значит в сравнении с удовольствием общаться с Арабеллой, быть рядом с ней, видеть её каждый день!? Да, я в неоплатном долгу перед Роменом! Это были незабываемые дни: утренние прогулки верхом – Арабелла, Ромен и я… Как великолепно она держалась в седле! Эти вечера в её гостиной, когда она вставала у окна и, таинственно улыбаясь, пела. Мне, казалось, что она улыбается только мне, хоть она и смотрела в мою сторону реже других… – и граф смущённо усмехнулся, – Позже Арабелла призналась, что тогда просто ей не хватало смелости смотреть мне в глаза, она боялась, что смущение лишит её дара речи… Так она объяснила позже, а тогда… А тогда, хоть меня это и задевало, чуть-чуть, я был скорее благодарен ей, это давало мне возможность, смотреть на неё, не робея, ловить каждое движение её бровей, головы, рук, не упускать не единого звука её сказочно прекрасного голоса…

Граф снова с головой нырнул в омут давно пережитого, но тут вскинулся Антуан:

– Как, отец! Вы говорите, что мама пела на публику?! Не так, как сейчас? Она ведь поёт только очень тихо, можно сказать шепчет под гитару…

– Ох, сын, поверь! Она божественно пела! Я говорю это не как безнадёжно влюблённый в неё мужчина, а как пламенный поклонник её таланта. У твоей мамы был чарующей красоты и силы необыкновенной голос, перед которым преклонялись все, кто хоть раз имел счастье слышать её, а среди них были и весьма искушённые в вопросах вокала люди. Вообще, это удивительно талантливое семейство. Пожалуй, не ошибусь, сказав, что идеальный слух их семейная черта. Например, Ромен мог заставить звучать, кажется, любой инструмент, просто брал и играл. Да, он брал не голосом, а непостижимым умением буквально в считанные часы находить общий язык с любым предметом, способным издавать хоть какие-то звуки, будь то пила, бутылка, гитара или клавесин. Мать Арабеллы подпевала дочери вторым голосом, и это было удивительно мило. А ты, сын! Разве для тебя это новость? Ведь и у тебя превосходный слух и ты, помнится, превосходно пел!

Рай с большим удовольствие смотрел на графа, не пропуская не одного слова, и вдруг поймал себя на мысли, что и у его воспитанников, Френсиса и Анри, неплохой слух. Вспомнилось, как однажды он застал их за показавшимся тогда ему неприемлемым дурачеством, юноши наигрывали какие-то мелодии, используя как инструменты щёки, губы, бокалы, вазы – вообще всё, что попадало под руки. "Странно, – подумал Рай, – Когда мне пришло в голову, кто сказал, что такие вольности непристойны дворянам?" Тогда Рай не нашёл ничего лучшего, как довольно грубо прервать эту их игру, и в такие слова он умудрился облечь своё недовольство, что с тех пор юноши больше ни разу в его присутствии не позволили себе ничего подобного. А теперь, видя, с каким удовольствием об этом говорит такой человек как граф, Рай невольно испытал сильную досаду на себя: "Ну и кретин же я! Сам Богом обделён, ни слуха, ни голоса, так и ребят обделил. Что это мне взбрело в голову, что они могут когда-нибудь опозориться в этом, как это однажды было со мной? Они же мне не родные дети! Идиот! Ведь романтическая душа Фрэнка всегда хотела петь. Это же ясно как божий день, а между тем я не знаю, может быть, он и вправду может… При таких-то родителях…"

– Да… Но я не помню, чтобы мама хоть раз запела вот так… – всё ещё не мог поверить Антуан, – Максимум мурлыкала про себя.

И граф нахмурился.

– При известных обстоятельствах она потеряла голос. Это произошло уже восемнадцать лет назад… Но лучше по порядку. Тогда, в Бордон, казалось, что моя счастливая звезда только набирает силу и будет светить вечно. Но моему счастью не было суждено стать таким уж безоблачным. В Бордон заявился герцог Бетенгтон. Он собирался задержаться там на день, но, к несчастью, именно в этот день виконтесса де Гурье устроила бал, и герцог увидел Арабеллу. Для меня это стало катастрофой. Посудите сами, почти нищий гвардеец и звезда брианского и фрагийского королевских дворов. Сравнение не в мою пользу. Если к этому добавить, что герцог был действительно красив, великолепно образован и далеко не глуп, то стоит ли говорить, что я был близок к отчаянию. Я безумно любил Арабеллу, но она относилась ко мне как к брату, как к Ромену, а герцог, казалось, покорил её. Я не мог не видеть, как она расцветала в его присутствии, как на её щеках появлялся стыдливый румянец, а на губах угадывалась неповторимая улыбка. Он был высок в своём блеске и поднял её так же высоко, благо она могла стоять с ним рядом… Герцог оказал честь виконтессе де Гурье, остановившись в её доме и.. всё пошло из рук вон плохо. Он мастерски навязал Арабелле своё общество, а мы с Роменом оказались не у дел. Меня так этот лорд просто уничтожал, при этом не давая ни малейшего повода вызвать его на дуэль… Впрочем, рано он праздновал победу…

Заявив это, граф грустно усмехнулся и жестом попросил сына наполнить бокал вином. Свой рассказ он продолжен только после того, как сделал пару глотков этого бодрящего напитка:

– Что ж, мы с Роменом решили уехать. Я никогда не говорил с ним о своей любви к Арабелле, но в этом и не было необходимости. Он и сам всё видел и решил попробовать оказать мне очередную услугу. Я лишь позже, разворачивая события в обратном порядке, понял, что и как он тогда сделал. Итак, мы объявили о своём намерении уехать, Ромен заторопился к жене… Да, увлекшись, я забыл сказать, что Ромен женился на испайронке, великолепной девушке, единственной дочери достойного дона Коэльо, Эспиранте Коэльо. Ромен безумно любил её, а тут ещё он получил от неё известие о том, что дела поместий неожиданно расстроились, и ей с отцом очень нужна его, Ромена, помощь. Как оказалось позже, никакого послания он не получал. Но тогда, он назначил день отъезда, и я решил уехать вместе с ним. Мне казалось, что Арабелла забыла обо мне, а тягаться с герцогом было безумием. И всё же я решил, прощаясь, признаться Арабелле в своей любви. Не знаю, зачем мне это было нужно, хотел ли я предложить ей верную дружбу? Но она и прежде всегда могла на это рассчитывать… Мне хотелось, чтобы она знала о моих чувствах, просто знала и всё. Это было требованием сердца, которое тогда было в большой ссоре с разумом. Запретив себе обдумывать смысл этого шага, я стал искать подходящий момент, но либо я его упускал, либо его забирал герцог, что, впрочем, одно и то же. Возможно, я так бы и уехал, как рыба, не проронив ни слова, но вдруг Арабелла сама нашла возможность со мной уединиться.

И вот снова на лице графа появилась смущённая улыбка.

– Я хорошо помню, как в тот день были уложены её волосы, какого нежно розового цвета было на ней платье… Мы нашли в саду укромный уголок, и легко, и просто, как всегда, она спросила у меня совета, мол Его Светлость предложил ей свои услуги, то есть сопровождать её к королевскому двору. Она хотела узнать моё мнение на этот счёт, мнение человека, бывавшего в лучших королевских дворцах и прекрасно знающего уклад этой неведомой для неё жизни. Это явилось для меня настоящей пыткой, но я вдруг сказал, что герцог блестящий кавалер, что он без сомнения пользуется влиянием при дворе и вообще, что они будут великолепной парой. Арабелла слушала, не сводя с меня глаз, и её внимание вывело-таки меня из себя. Я встал и, пожелав ей счастья, уже хотел уйти, когда вдруг она окликнула меня: