Через три дня остатки Атаманской дивизии вышли на Уильский тракт.

Нечасто выпадает в буранном феврале столь ясное, пронизанное солнцем утро. Подъем на Урупдук дался против ожидания легко: неглубокий на склонах снег уплотнился ветрами. Кое-где его начисто снесло, и Глебу не приходилось выбирать тропу к вершине. Молодая киргизская лошадка, отъевшаяся за полмесяца зимовки в Уиле, уверенно карабкалась по меловым уступам. Ильин поглядывал по сторонам и дивился: в жизни не доводилось ему охватывать взглядом настолько обширные пространства. Вдали снежно белели скалы Акчат-Тау, на востоке волнисто бугрились барханы Баркин-Кум, а внизу простиралась бесконечная, сливающаяся с горизонтом плоскость полынной степи. Удивительный окоем!

Игреневая понюхала воздух и заржала. Ей ответило ржание — откуда-то сверху. Так и есть, Буржаковский уже ждет. Наверняка нечто очень важное заставило его назначить Глебу свидание именно здесь, на плоской вершине Урупдука, вдали от глаз людских. А может, ему, как и Глебу, до тошноты опротивели однообразные пейзажи Киргизского края. Десять дней поспешно уходили они от Гурьевского тракта, все на восток да на восток. Глубоко зарылись в снежное степное безлюдье. Здесь же, у подножия Урупдука, природа была на удивление своеобразна. Изрезанная террасами долина и причудливые извивы замерзшего Уила. Живописная, будто нарисованная художником, кайма лиловых гор и изящные изгибы тысяч песчаных бугров. Среди такого великолепия горстью сора казался казачий городок Уил, который Серов избрал местом зимовки для остатков своего войска. Семьсот сабель, двести штыков, триста возов сошли после разгрома под Гребенщиковской с опасного тракта Уральск — Гурьев. Сколько их осталось сейчас, не знает в точности и начальник штаба. Дезертирство точит дивизию, несмотря на приказы, грозящие расстрелом. Пополнение из мобилизованных киргизов было совсем ненадежным: коль захочет уйти, не удержишь. И попробуй сыщи сына ветра в снежном поле.

Лошадке Ильина осталось приложить последние усилия, чтоб взобраться на площадку. Буржаковский тронул поводья и рысью подъехал навстречу. Они молча поздоровались за руку. Морда крупного жеребца, переминавшегося под начштаба, успела заиндеветь. Видно, ждал Буржаковский долго.

— Есть новости? — спросил Глеб, не без труда добыв из-под шубы кисет с самосадом.

— Есть. Закурите мои. — Буржаковский сунул руку в карман. Щелкнул золоченым портсигаром.

Глеб снял перчатку, двумя пальцами выудил тоненькую папироску.

— Спасибо. Слушаю вас, Александр Милентьевич. Извините, товарищ начштаба.

— К чему эти… — Лицо Буржаковского стало кислым. — Неважные новости, Ильин. Переговоры сорваны. Кажется, окончательно.

— Вчерашний разговор по проводам?

— Нет, сегодня утром. Серов потребовал от Уварова отсрочку еще на полмесяца. Настаивает на разговоре с Москвой, хотя и знает, что связи с ней нет. Уваров от имени Артеменко, который сейчас в Уральске, заявил, что речь может идти лишь о немедленной сдаче всей Атаманской дивизии. Две недели топчутся на месте — и все из-за Серова! Уваров ему: тебе, мол, протягивают руку спасения, прими ее, пока не поздно. А Серов болтовней отделывается. Дескать, наша мощь растет… Мощь! Тьфу ты!

— Может, Уваров выдвинул какие-то новые требования?

— Нет. Осталось единственное разногласие — то самое, в пятом пункте. Нам гарантируют помилование, обещают оставить личное имущество, по одному коню на каждого. Так он же требует, наглец, для всех чистые бланки документов. Идиот!

— И что Уральск?

— Стоит на своем. Мы должны дать им списки членов банды, а они, как положено по советскому закону, оформляют на каждого паспорт, пропуск, проездные документы… Черт возьми! — Буржаковский швырнул погасшую папиросу в снег. — Серов определенно хочет протянуть до весны, чтоб начать все сначала. Болван, самоубийца! Долматов же поет под его дудку. Балаган сегодня устроил… Как же, межволостные выборы!.. В демократию играет. Видел, сколько киргизов съехалось?

— Видел, конечно. Балаган и есть. Что же ты предлагаешь, Буржаковский?

Начштаба опустил голову, словно рассматривая пятнышко на длинной кавалерийской шинели. Резко вздернул подбородок.

— Ильин, ты не знаешь самого худшего, — сказал он.

В глазах у него была мука. — Сегодня ночью расстрелян… Матцев.

— Ка-ак?! — запнувшись, крикнул Глеб.

— Вот так… Следственная комиссия — по моему, это дело Бурова — уличила Матцева в попытке бежать вместе с конвойным эскадроном. Казенное имущество заодно хотели прихватить.

— Не успели, значит, — еле слышно пробормотал Глеб. — Листовки у всех были, так ведь?

Буржаковский угрюмо кивнул. Чекистские пропуска Матцев получил у него после того, как намекнул, что поднадоело в Уиле. Хоть он, Матцев, был уже и не председатель следкомиссии, а всего лишь комэск, сдаваться без листовок показалось ему страшновато…

— Точно, что расстреляли?

— Увы… Вчера Серов со своей Лелей гулял, ну и я был. Пришел Овчинников, наклонился к Василию, спрашивает: «Когда Матцева кончать?» А Серов, не раздумывая: «Этой ночью». Тот кивнул, выпил стакан и ушел.

— Александр, не трусь, — Глеб крепко хлопнул приунывшего начштаба по спине. — Если бы Матцев тебя выдал, ты арестован был бы еще вчера.

— Глеб, — Буржаковский замялся, поправил щегольскую кубанку, вздохнул. — Может, и нам с тобой нынче ночью… того… не стоит искушать судьбу?

Ильин тронул поводья, и застоявшаяся лошадка охотно затрусила по снежной площадке. Буржаковский догнал его, и теперь лошади шли голова к голове.

— Ты нас не равняй, Буржаковский, — жестко сказал Глеб. — Мы с тобой не одного поля ягоды. Я выполняю задание ВЧК, я проник в банду с трудом, и только крайняя необходимость заставит меня уйти к своим. А ты, Буржаковский, изменник и трус, сдавший без боя батальон. Ты еще не отработал себе прощения, не забывай! Если переговоры о сдаче сорваны, значит, скоро опять бои. Твоя информация будет нужна стократ больше, чем сейчас. Нет уж, Буржаковский, вплоть до разгрома банды ты будешь с ней!

— Не могу я уже! — Глаза великомученика молили Глеба.

— Сможешь. Да знай: в случае, если меня раскроют, сведения будешь передавать через человека, который назовет пароль: «Я от Рудякова».

Начштаба уныло кивнул.

— Ну, разъехались! — Ильин шлепнул лошадь начштаба по холке. — Вечером, может, увидимся!

Пришпорил игреневую, и та, напрягшись, начала осторожно спускаться по хрупким меловым отрогам в долину Уила…

В бывшей крепости, называвшейся некогда Уильским укреплением, а ныне — казачьим городком Уилом, народ сегодня гулял… Поводов для того было два. Первый — началась масленая неделя, и второй, главный, — праздник в честь устроенных главой РВС Федором Долматовым выборов местной власти. Называлось это действо уездной конференцией народных советов, созваны были на нее зажиточные киргизы из двадцати волостей. Многие уральские казаки с детства говорят по-киргизски. Однако речи Долматова и они переводили с кряхтеньем, кое-как: очень уж любил малограмотный политический руководитель Атаманской дивизии пышную эсеровскую демагогию.