Майор ввалился, огляделся, ища среди привычных, знакомых рож назначившего встречу коммерса: барыга, Шорников, устроился в углу — цветущий, плотный, дюжий, гастрономического выкорма, лет сорока, детина, в той форме, когда энергичность еще не задавлена пустой рыхлой массой тела, с лоснящейся и подкопченной нездешним солнцем мордой; пальто из чистой шерсти брошено на спинку стула, рубашка за косарь примерно зелени… хряк, впрочем, малость спал с лица от приключившихся с ним явно не грошовых неурядиц… не спится по ночам, жена не понимает, шепчет — «что?»… глаза тревожно бегают, простуженно мигают, пальцы — с отполированными маникюршей ногтями — чечетку отбивают на столешнице.

Хотел уже шагнуть к нему, как в спину крикнула стоящая за стойкой знакомая официантка:

— Эй, где твое «здравствуй»?

— Ну, здравствуй, Натэлла. — Что ж так стареют быстро бабы, страшно, как жестко им кладет предел природа — до тридцати пяти, привлечь самца горячей плотью, крепким выменем, зачать и выносить, и все, под горку — сохнуть, выцветать, дряхлеть.

— Чего сегодня будешь? Баранину? Свинину?

— Давай свиной две порции.

— Салат?

— Не надо. Скажи, чтоб хлеба свежего подали, черного. И соус тоже свежий. Бутылку «Нарзана» мне дай.

— Армен с тобой хотел поговорить. Проблемы. Рэкет, — с какой-то детской важностью, со вкусом она произнесла давно позабытое слово.

— Что ты мелешь, овца? Какой на хрен рэкет?

— Приехали какие-то. С Арменом говорили, он сказал. Еще сожгут нас. Менты какие-то чужие.

— Лады, поговорю с Арменом… — Нагульнов двинулся к барыге, спросил: «Вы Игорь?», хотя нужды в том не было, конечно.

— Да, да, — подался тот навстречу, как в кабинет к врачу — пусть скажет «ничего серьезного», пусть выпустит еще пожить.

Нагульнов рассмотрел его в упор — все понимая задолго до «скажите «а», вдохните, не дышите, одевайтесь…» — да, видно крепко прижали мужика: командовал лицом, но все-таки будто плакал, глаза искали друга, больших возможностей… как детская мечта о старшем брате, который отомстит обидчикам, чтобы уже заплакали они… надеясь обрести его в Нагульнове.

— Вы, Анатолий, да? Присаживайтесь. Мне вас порекомендовали. — Беззаботный покой его кончился, он и не знал, что так бывает, слишком поздно родившийся, не торговал просроченной датской ветчиной, германскими консервами, «Роялем», польским «Адидасом»… как залезают с головой в долги и пропадают, потом находят в парке, в егорьевском лесу подвешенным за ветку за руки, с кляпом из собственной рубахи в пасти.

— Рассказывай.

— На мне кредит висит, — по-детски, срывающимся мальчишеским голосом пожаловался Шорников. — Мне угрожают. Отбирают бизнес. А вчера… — сглотнул слезливый ком, — вчера мне позвонили, сказали про ребенка… они следят за ним, все знают, где он, что… жена… жену тоже…

— Стоп, стоп, — оборвал Нагульнов. — Как мне сказали, у тебя с подрядчиком проблема. Он, он тебе должен — не ты, я так понял.

— Да, да, он мне, а я-то банку… Среднерусский промышленный банк.

— Давай по порядку, — вырвал кусок фольги из пачки «Мальборо».

— Был у меня свой бизнес, общепит плюс доля тут в одном торговом центре. А тут я вложился в строительство дома у нас на Халтуринской… ну, при такой цене-то за квадратный метр… вложил все свободные средства. Кредит взял, конечно. Ну, генподрядчик деньги получил, тринадцать месяцев прошло и ничего, полгода стройка заморожена. Все денежки тю-тю, и ничего достраивать они не собираются. Смеются в лицо.

— Подрядчик кто?

— ООО «Гарант-строй».

— ООО «На дурака не нужен нож». — Нагульнов с презрением фыркнул — «мудак». — Вано Майсурадзе, если я не ошибаюсь. У него же четыре долгостроя по округу. Ты, что ж, не знал, что он бандос конкретный, редкостная отморозь?

— Да кто не бандос-то, но строят же, строят. У меня уже был положительный опыт с одним из таких, вот я и решил…

— Решил рискнуть еще раз бизнесом и шкурой? Ну а с кредитом что? Хотя чего я спрашиваю? Вано и навел на нужных ребят — сказал, что можно взять под небольшой процент в валюте, так? Само собой, отдать ты им не мог, и через месяц они тебе включили по проценту в день. Заставляют отдать твою «Русскую блинницу». Банальные ножницы. Тебя развели, как последнего лоха. Вано тем и живет — сажает лохов на кредит и сам же из них после этого долг выжимает. Что ж ты не платишь, брат, за информацию, чтобы потом по высшей мере расплачиваться не пришлось?

— Что делать? Помогите, — позвал тот, будто провалившись уже по брюхо в полынью.

— Проблему решить сложно, но можно. — Нагульнов взял салфетку, карандаш и, послюнив, стал рисовать нули за единицей. Закончил и, накрыв ладонью, доставил по столешнице клиенту.

Тот судорожно сцапал, развернул и выпучил слезящиеся рабские глаза:

— Нет, вы не понимаете. У меня сейчас нет таких денег. Все мои деньги там, у меня бизнес рушится. При всем желании я не соберу, — надеялся найти какой-то отблеск понимания в нагульновских глазах. — Я вас даже не знаю толком…

Нагульнов молча отпихнул костяшками дымящуюся пепельницу, забрал свою бутылку и стакан, встал перебраться за соседний столик.

— По… подождите, — уйдя по шею в ледяную дымную дегтярную, кусая воздух над поверхностью воды, тот крикнул в спину. — Хорошо, я согласен.

— К утру соберешь половину. Сегодня позвонишь Вано — назначь ему встречу на завтрашний вечер. Держись понаглее, кричи, стращай серьезными людьми… ну и так далее.

— Насчет родных… а вы бы не могли?..

— Легко. Закреплю за твоими домашними по паре надежных людей. Если какие-то поползновения будут в сторону родных, нам только легче будет.

— Они серьезные, — предупредил, вставая, Шорников.

— Серьезные пять лет как на Ваганьково лежат, а эти — шантрапа. Давай, счастливо.

Нагульнов бы назначил цену вдвое меньшую, но только не сейчас — сейчас он, отпустив терпилу, осклабился своей ближайшей идефикс: четыре дня назад ему отъявленно, пьяняще повезло — через агентство удалось найти парнишку, который продавал двухкомнатную берлогу на Преображенке… ухоженный и свежезагорелый, из тех, что регулярно втирают в рожу кремы и педикюрят ногти по салонам, подъехал на восьмой «авдюхе»; позвякивая связкой ключей, брезгливо, как помойку, показывал кирпичный восьмиэтажный ведомственный дом, саму квартиру, интерьеры из фильмов про богатых, тоже плачущих, стекло и сталь, паркет из бука, бра, чудовищные плазмы, «звездное небо» на высоких потолках, начищенную медь смесителей и черный мрамор облицовки в ванной комнате, биде, джакузи, душевую и за все просил четыреста кусков.

Под Железякой едва не проломилось, забуксовал, застрял в неверии собственному счастью: квартира и без обстановки тянула на вторичном рынке штук на восемьсот… Малой отваливал на ПМЖ в Испанию, где дожидались вилла и доходный дом, и лихорадочно распродавал кое-какую московскую недвигу со всеми интерьерами и бытовой техникой — на маскарад все это не было похоже; агентство серьезное, на парне и вправду висело с десяток московских квартир, Нагульнов заказал пробить всех прежних владельцев хаты до «двунадесятого колена», поговорил со стряпчим: все нормально, он по-любому будет «добросовестным приобретателем».