– Как и настоящего д'Артаньяна, – вставил актер, который к этому времени уже положил руку на бедро модной журналистки.

Я выпил глоток кофе, потом согласно кивнул. Корсо не сводил с меня глаз.

– Нам известны три д'Артаньяна, – пояснил я. – О первом, Шарле де Батц Кастельморе, мы знаем, потому что в «Газетт де Франс»[57]было напечатано, что он погиб двадцать третьего июня тысяча шестьсот семьдесят третьего года – пуля угодила ему в горло – при осаде Маастрихта. Вместе с ним пала половина его солдат… Иначе говоря, он был не более удачлив, чем его выдуманный однофамилец.

– И он тоже был гасконцем?

– Да, из Люпиака. Городок еще существует, и там установлена памятная доска: «Здесь около тысяча шестьсот пятнадцатого года родился д'Артаньян, чье настоящее имя было Шарль де Батц, он погиб при осаде Маастрихта в тысяча шестьсот семьдесят третьем году».

– Тут историческая неувязочка, – заметил Корсо, сверяясь со своими записями. – У Дюма в начале романа, то есть приблизительно в тысяча шестьсот двадцать пятом году, д'Артаньяну было восемнадцать лет. А настоящему д'Артаньяну в ту пору едва исполнилось десять, – охотник за книгами улыбнулся как хорошо воспитанный кролик-скептик. – Он был слишком молод, чтобы управляться со шпагой.

– Верно, – согласился я. – Дюма внес коррективы, чтобы герой мог участвовать в истории с алмазными подвесками, встретиться с Ришелье и Людовиком Тринадцатым. Видимо, Шарль де Батц совсем юным прибыл в Париж: в тысяча шестьсот сороковом году он уже числится гвардейцем в роте господина Дезэссара, его имя фигурирует в списках, затем он упоминается в документах об осаде Арраса, а два года спустя участвует в руссильонской кампании… Но он не служил мушкетером при Ришелье, он вступил в эту элитную роту лишь после смерти Людовика Тринадцатого. На самом деле его покровителем был кардинал Джулио Мазарини… Да, в действительности между двумя д'Артаньянами существует зазор в десять или пятнадцать лет; хотя Дюма после успеха «Трех мушкетеров» расширил время действия, охватив почти сорок лет истории Франции, и в последующих томах старался приблизить вымысел к реальным событиям.

– А много ли доподлинно известно об этом человеке? Я имею в виду роль настоящего д'Артаньяна в истории Франции.

– Известно немало. Его имя встречается в письмах Мазарини и в бумагах военного ведомства. Как и герой романа, он был агентом кардинала в период Фронды, выполнял деликатные поручения при дворе Людовика Четырнадцатого. Именно ему довелось арестовать и препроводить в тюрьму генерального контролера, иначе – министра финансов Франции Фуке, и этот факт нашел подтверждение в письмах мадам де Севинье. Он познакомился с Веласкесом на острове Фазанов, сопровождая Людовика Четырнадцатого, который отправился туда за своей невестой Марией Терезией Австрийской…

– Как видно, он был настоящим придворным. И весьма мало походил на бретера, изображенного Дюма.

Я поднял руку в знак того, что хочу внести в дело ясность:

– Не спешите с выводами. Шарль де Батц – или д'Артаньян – до самой смерти оставался в боевых рядах. Во Фландрии он служил под началом Тюренна и в тысяча шестьсот пятьдесят седьмом году был назначен командиром роты «серых мушкетеров»[58]– самой отборной части французской армии. Через десять лет его произвели в капитан-лейтенанты, а во Фландрии он сражался уже в звании полевого маршала (эквивалент бригадного генерала).

Корсо щурил глаза за стеклами очков.

– Извините, – он наклонился ко мне над мраморной столешницей, так и не донеся карандаш до тетради. – В каком году это случилось?

– Присвоение ему генеральского чина?.. В тысяча шестьсот шестьдесят седьмом. Почему это вас заинтересовало?

Он закусил нижнюю губу, на миг показав свои кроличьи зубы.

– Просто так. – Стоило ему заговорить, как лицо его вновь сделалось невозмутимым. – Видите ли, в том же году в Риме сожгли на костре одного человека. Любопытное совпадение… – Теперь он смотрел мимо меня. – Вам говорит о чем-нибудь имя Аристида Торкьи?

Я напряг память. Ничего.

– Нет, никогда не слыхал, – ответил я. – Он имеет какое-то отношение к Дюма?

Корсо явно колебался.

– Нет, – выдавил он наконец, хотя полной уверенности в его голосе не прозвучало. – Думаю, что нет. Но продолжайте. Вы говорили о службе настоящего д'Артаньяна во Фландрии.

– Он погиб в Маастрихте, как я уже сказал, вел своих солдат в атаку… Героическая смерть: англичане и французы штурмовали крепость, надо было преодолеть опасную зону, и д'Артаньян решил идти первым – своего рода знак вежливости по отношению к союзникам. Пуля попала ему в горло.

– Значит, маршалом он так и не стал!

– Не стал. Это щедрый Александр Дюма наградил выдуманного д'Артаньяна тем, в чем его прототипу из плоти и крови отказал скаредный Людовик Четырнадцатый… Я знаю несколько интересных книг на эту тему. Запишите, ежели желаете, названия. Первая – Шарль Самарен «D'Artagnan, capitaine des mousquetaires du roi, histoire veridique d'un heros de roman»[59], опубликована в тысяча девятьсот двенадцатом году. Вторая – «Le vrai d'Artagnan»[60]. Написал ее граф де Монтескье-Фезанзак, прямой потомок реального д'Артаньяна. Вышла, если мне не изменяет память, в тысяча девятьсот шестьдесят третьем.

Ни одно из полученных сведений вроде бы не имело прямой связи с рукописью Дюма, но Корсо все записывал, как будто это были факты первостепенной важности. Время от времени он поднимал глаза от блокнота и выжидательно глядел на меня сквозь перекошенные очки. Иногда он опускал голову и словно переставал слушать, тогда казалось, что он целиком погрузился в собственные мысли. Но в тот день я, хотя и знал во всех подробностях историю «Анжуйского вина» и некоторые тайные ключи, неведомые охотнику за книгами, и предположить не мог, какую роль в дальнейших событиях сыграют «Девять врат». А вот Корсо, вопреки привычке мыслить строго логически, начал угадывать роковые связи между известными ему фактами, с одной стороны, и литературной, если можно так выразиться, основой этих фактов – с другой. Все это звучит довольно невнятно, но надо иметь в виду, что тогда в глазах Корсо и ситуация в целом выглядела запутанной и невнятной. Нынешний рассказ ведется, естественно, по прошествии времени после финала тех важных событий, которые последовали за разговором в кафе, но прием кольцевой композиции – вспомните картины Эшера[61]или выдумки шутника Баха – заставляет нас то и дело возвращаться к началу, оставаясь в границах тогдашних знаний Корсо. Знать и молчать – правило. А правила надо соблюдать, даже когда расставляешь ловушки, иначе никакой игры не получится.