– Говори! – потребовал он, оглянулся на комнату сына, где тот воевал со шнурками на бутсах. – Понимаешь, не дура совершенная, что все твои неприятности рикошетом ударят по нему, по мне. Ну!

– Не переживай.

Маша надула губы, конечно, он переживал за себя в первую очередь, а потом уже за сына. Ее проблемы были ему чужды. Он всегда считал их ее блажью, не более. Даже когда она попала в больницу на сохранение, вынашивая их ребенка, он счел это необдуманным поступком. Таблетки можно принимать и дома, попутно сохраняя уют в этом самом доме.

– Не переживай, милый, – с нажимом произнесла Маша. – Неприятности не у меня. У Сергея.

– А-аа, ну это уже лучше. – Бывший первый с облегчением выдохнул, но тут же снова нахмурился. – Неприятности, видимо, масштабные, раз ты отдала мне сына, так?

– Ну… Ситуация немного вышла из-под контроля, – нехотя призналась она, разворачиваясь, чтобы уйти наконец, чтобы этот допрос с пристрастием прекратился.

– Вышла из-под контроля?! Что это значит?! – Бывший схватил ее за плечи, останавливая, развернул к себе. – Что это значит?! Он взял кредит и не выплатил?

– Нет.

– Тогда что такого мог натворить твой никудышный братец?! – с насмешкой протянул бывший супруг и вдруг непозволительно сократил меж ними расстояние, задышал в шею. – Машка… Ты так восхитительно пахнешь…

– Мылась с утра. – Она оттолкнула его, стряхнула его руки со своих плеч. – И мой братец не более никудышный, чем ты, понял!

Она выскочила из квартиры, забыв попрощаться с сыном. Помчалась вниз по лестнице, прикусив губу, чтобы не заплакать. Ей было обидно за Сережу. Он не был никудышным! Он был хорошим, добрым, правдивым и справедливым. Просто тихим был, не выпячивался, не бил себя кулаком в грудь, не то что некоторые. Она остановилась у подъездных дверей, погрозила лестничному пролету, ведущему вверх, кулаком.

– Гад! – выпалила она прежде, чем выйти на улицу.

До бабкиной деревни было ровно шестьдесят пять километров. В благополучное время суток Маша добиралась туда за полчаса. Но сегодня! Будто кто нарочно собрал все машины, выезжающие из города, именно на этом отрезке дороги. Их было так много, ехали они так тесно и так медленно, что добралась до места Маша лишь через полтора часа. Солнечный свет стал совсем жиденьким, тени длинными и причудливыми, воздух наполнился стылой осенней свежестью.

Маша свернула к магазину, где торговала Катерина, с чьего телефона вчера звонил ей Сережа. Надо было что-то купить ему на ужин. Не с пустыми же руками являться. Над входом небольшого строения, стоящего обособленно от дороги в запущенных невысоких кустах, горела одинокая пыльная лампочка. Покупателей видно не было.

– Мне-то что до него! – фыркнула мгновенно, как увидела ее, Катерина, привычно облаченная в вязанный жилет и беретку. – Я к нему как к нормальному мужику пришла. С закуской там… С выпивкой, а он…

– А он что? Позвонить попросил?

Маша насмешливо прошлась взглядом по крепкой фигуре продавщицы. Остановила глаза на ее скучном лице. Да, выбор вполне в духе братика. Таких женщин он всегда выбирал, остерегаясь заводить отношения с яркими эпатажными дамами.

– Я от них слепну, Машунь, – огрызался он, когда Маша его упрекала за серых женщин.

– При чем тут позвонить? – возмущенно воскликнула Катерина, колыхнув плотной грудью. – Что мне, три рубля жалко! Просто этот его разговор с тобой, Маш…

– Что с разговором не так? Колбаски дай, три банки консервов и…

– Про полицию, бандитов! Это как?! Нормально, да?! – Катерина послушно выложила на прилавок заказанные Машей продукты. – Я обычная женщина, которая хочет обычных отношений с обычным мужиком.

– Серега как раз самый что ни на есть обычный, – кивнула Маша, расплачиваясь.

– Ага! А проблемы?! У него же проблемы, Маш! – зло возразила Катерина, поворачивая раскрасневшееся лицо в ту сторону, где по определению располагался бабкин дом. – Да еще какие!

– То есть? Не поняла. – Маша уже выходила из магазина, а тут остановилась. – Что ты имеешь в виду?

– А то! Сначала два джипа подкатили. Потом полиция. Уж что там было, сказать не могу. Но что-то было. Дом-то опечатали!

– Как опечатали?! Ты чего мелешь, курица?! – взорвалась гневом Маша, не выдержав страха, скрутившего сразу все жилы на шее. – А Серега? Он… Он где?

– А кто знает-то? Может, убежал, может, еще что. Но полиция его точно не застала. А соседка ваша, Танька Мослачиха, трепала сегодня с утра до посинения языком, что драка была у Сереги с этими фирмачами.

– Какими фирмачами?! – ахнула Маша.

В памяти всплыли две мерзкие круглые рожи, мерзко скалившиеся и выплевывающие мерзкие слова.

– Те, что на джипах приехали. Говорит, грохот стоял, ругань. Мат-перемат! Вот, Маш, и нужен он мне такой, а?

Она не дослушала, выскочила из магазина, намертво пропахшего лавровым листом, луковой шелухой и хлебом, на свежий воздух. Принялась ловить его, судорожно открытым ртом. Его не хватало, не хватало! Серые сумерки, кутающие деревню, казались цементной пылью, тяжелыми пластами ложившейся на плечи. Маша согнулась так, будто у нее болел живот, медленными шажками вернулась в машину. Швырнула пакет с ненужными теперь продуктами на заднее сиденье, отдышалась, глянула на себя в зеркало. Лихорадочно блестевшие глаза, мучнисто белые щеки, судорожно корчившиеся посиневшие губы.

Господи, нет! Сделай так, чтобы эта курица в нелепой вязаной одежде ошибалась! Чтобы все было не так! Пусть все это будет враньем, сплетнями, ее местью, наконец, за вчерашний испорченный ужин! Пусть все будет так! Пусть Сережка ее сейчас встретит у порога бабкиного дома. Посмотрит, ласково улыбнется, погладит по голове. Он один любил ее честно и бескорыстно, и не считал ее сумасшедшей. Он один…

Маша остановила машину у покосившейся калитки. Вылезла на улицу. Окна дома были темными. В доме было пусто, это ясно. Так рано спать он не мог улечься. Оставалась надежда, что ему все же удалось сбежать. Что он успел, сумел…

Маша поставила машину на сигнализацию, вооружилась бейсбольной битой, которую возила в багажнике. Сережка всегда недовольно морщился, считая, что при определенных обстоятельствах она даже размахнуться как следует не успеет. Маша думала иначе. Она считала, что не только сумеет и успеет размахнуться, но еще и по зубам съездит, если кто вздумает на нее напасть.

Не успела! Не сумела! Сережка оказался прав! Он часто оказывался прав – ее молчаливый, милый братец.

Ее рука, удерживающая биту, была крепко обхвачена в запястье чьей-то железной хваткой, под колено удар, и она уже стоит на коленях на засыпанной листвой тропинке, ведущей к бабкиному порогу.

– Кого убивать собрались, Мария Ильинична? – вежливо поинтересовался вполне приличный мужской голос, возвращая ее к жизни. Мгновение назад ей показалось, что она скончалась. – Здесь никого нет.