Вскоре впереди показался полустанок, на рельсах стояло несколько вагонов, рядом с ними — цистерна. Оставив группу на опушке, Голицын, Булак-Балахович и Алексеев подобрались к составу максимально близко. При ближайшем рассмотрении стало ясно — охрана состояла всего из нескольких германцев-тыловиков.

— Паровоза нет — видимо, ждут, когда подадут, — сквозь зубы сказал Голицын.

— Скорее всего, — согласился Булак-Балахович.

— Что за черт! — воскликнул Алексеев. — Вы слышите, господа?

— О чем это вы?

— Да я о запахе… — кивнул тот в сторону такого близкого полустанка.

— И правда, ароматы куда приятнее перевозимого нами керосина…

Подобравшись еще ближе, Булак-Балахович на всякий случай заклинил переводную стрелку. Затем офицеры вернулись назад.

На опушке возле старой разлапистой сосны с перегнутым, покрученным ветром стволом отряд и остановился.

— Отдыхаем, господа, — решил поручик. — Время у нас есть, а выдавать себя мы тоже не можем. Пока восстанавливаем силы.

Отведя коней в глубь леса, кавалеристы легли под сосной, закурили и стали перебрасываться редкими фразами.

Голицын наблюдал в бинокль за полустанком. Пока все было спокойно. Охрана неспешно прохаживалась. Слева, среди высокой нескошенной травы, виднелась дорога, выходившая из леса. Сгущались сумерки, легкий ветерок гнал на север белые пушистые облака, пахло травой, сосновой иглицей. Лошади, находящиеся в лесу, были почти неслышны, лишь изредка доносилось звяканье сбруи.

Было решено дождаться темноты и атаковать.

Отложив бинокль, поручик устало потер глаза и задумался. Перед ним стояла Ольга, почти наяву, словно в тот день, когда они прощались. В тот день, когда он уезжал… Где-то она теперь, что сейчас с ней происходит? Разлучившись с любимой, Голицын понял, как же тяжело ему без нее. Неподалеку находились враги, перед ним стояла важная задача, от решения которой зависело так много, а он не мог оторваться от мыслей о ней — об Ольге.

— О чем задумался, Сергей? — хлопнул Голицына по плечу Булак-Балахович.

— Да так, вспомнилось кое-что, — крутанул головой Голицын, избавляясь от воспоминаний.

Размещение отряда прапорщика Сеченова в гостинице было закончено оперативно, в соответствии с любящей порядок немецкой системой. Нижние чины расположились в номерах, естественно, самых дешевых. Прапорщик поселился один. Как офицер, на такую привилегию он имел право.

Через двадцать минут он зашел в номера своих подчиненных, чтобы еще раз глянуть, что к чему. Солдаты устроились в трех номерах на первом этаже.

— Ну как, братцы, гостиница? — прапорщик прошелся по комнатам, оглядывая обстановку. — Жалобы имеются?

— Нумера ничего, жить можно, — словоохотливо ответил полтавчанин Батюк, весельчак и балагур. — При сегодняшней-то житухе каждая крыша в радость. А тут ведь — цивилизация. И уборная, и кран, и кровати — чего еще нашему брату солдату надо! Постеля опять же чистая. Красота!

— Дозвольте только спросить, ваше благородие, — поднял голову Макаров. — Как насчет харчей?

— Проголодались?

— Известное дело — почитай, весь день не евши, — развел руками солдат.

— Ну, я разберусь с этим вопросом, — кивнул прапорщик. — Пока располагайтесь, да смотрите, чтоб не шлялись по гостинице.

— Как можно?

— Знаю я вас… — шутливо погрозил офицер. — Вам волю дай, так вы все местечко по кирпичику разберете.

— Как можно, ваше благородие? Мы люди спокойные, так только, если какой небольшой ураган устроим, не больше того, — сострил Батюк. — Разве ж от нас каких катастроф ожидать можно? Да ни в жисть!

Обойдя всех, прапорщик вернулся в свой номер, расположенный на втором этаже. Пройдясь по комнате, он быстро окинул взглядом помещение. Номер был как номер — ничего необычного. Окно, выходящее на площадь, кровать, несколько картин с пейзажами на стенах. На одной из них был изображен огромный готический замок. Высокие стены с зубцами, островерхие башни, а над всем этим древним великолепием висел круг зловещей луны. Второе «произведение искусства» было повеселее. На полотне был вид небольшого цветущего, ярко освещенного солнцем городка, весьма похожего на тот, в котором остановились кавалеристы.

Прапорщик, присев на диван, устало вытянул ноги. Закрыв глаза, офицер просидел так несколько минут, а затем с видимым сожалением приподнялся и позвонил в небольшой изящный колокольчик, висевший у двери. Через пару минут в коридоре послышались шаги и в дверь постучали.

— Слушаю вас, господин офицер, — лицо работника гостиницы выражало полную готовность исполнить пожелания гостя. — Чего изволите?

— Послушайте, любезный, — сказал прапорщик служащему, — будьте так добры, принесите горячей воды.

— Слушаюсь. Не прикажете ли еще чего-нибудь? Может быть, поужинать? У нас есть прекрасные колбаски. Рекомендую к столу…

— Нет, пока достаточно, — мотнул головой офицер, отказываясь.

— Не извольте беспокоиться. Через несколько минут вода будет.

Служитель удалился, оставив дверь приоткрытой. В ожидании служителя офицер подошел к столу, присел на стул и подпер рукой щеку. На улице почти стемнело, зажигались фонари, и десятки окон горели в вечернем полумраке. Там, внизу, на улице, стояла парочка. В круге, освещенном фонарем, были видны молодая дама в пышном платье и ее спутник, солидный господин в костюме и с тросточкой. Судя по его вихляющемуся телу, господин был изрядно навеселе. Он пьяно хихикал и пытался обнять дамочку. Однако та, хохоча, каждый раз выскальзывала из его рук.

Устало усмехнувшись, прапорщик потер виски. Вдруг позади послышался странный писк. Офицер резко обернулся и сделал к полуоткрытой двери несколько шагов. Из щели высунулась усатая мордочка. Затем серая мышь, вильнув хвостом, пробежала в центр гостиничного номера и направилась прямо к побледневшему офицеру русской армии. Прапорщик вдруг повел себя не так, как следовало бы вести себя в подобном случае мужчине. Он вскочил на стоявшую рядом табуретку и издал пронзительный визг, прозвучавший по всему притихшему в вечернее время отелю.

В коридоре затопали ноги, и на крик в номер вбежали двое — те самые из подъехавшей брички. Один — в костюме егеря, второй — протестантский пастор…

Взгляды встретились, и здесь прапорщик узнал в пасторе… барона Корфа! Да, это был он. Барон не погиб, а обезображенное тело, похороненное у кирхи, принадлежало другому человеку. Под видом священнослужителя этот оборотень шпионил в пользу немцев.

Барон Корф, в свою очередь, узнал в стоящем на стуле офицере в немецкой форме не кого иного, как старую знакомую Ольгу Сеченову.

О девице-кавалеристе Надежде Дуровой известно многим. Имя девушки, ставшей в Отечественную войну 1812 года воином-гусаром, стало нарицательным. Ее славные подвиги заставляли задумываться о благородстве, чувстве долга и верности Отчизне не одну тысячу молодых душ. О ней еще в девятнадцатом веке были написаны горы книг. Однако в последующие времена такие случаи больше не происходили. Женщины, конечно же, совершали героические поступки на полях сражений, в госпиталях, спасая десятки и сотни чужих жизней. Чем, к примеру, отличается подвиг солдата в битве от подвига хрупкой сестры милосердия, рискующей жизнью, чтобы вытащить из-под обстрела истекающего кровью солдата?