Но машина никогда не присоединяет к единственному продукту большей стоимости, чем какую она сама в среднем теряет вследствие изнашивания. Таким образом, существует большая разница между стоимостью машины и той частичкой стоимости, которую она всякий раз переносит на продукт. А эта частичка тем меньше, чем дольше служит машина. Правда, это относится ко всякому средству труда, в особенном смысле ко всякому орудию производства. Однако разница между пользованием и изнашиванием много больше у машины, чем у простого орудия, потому что машина, построенная из более прочного материала, живет дольше, а ее применение, регулируемое строго научными законами, допускает большую экономию в расходовании ее составных частей и потребляемых ею средств, и, наконец, арена производства у нее несравненно шире, чем у орудия. В одной лекции, опубликованной в 1858 г., Бэнс из Блэкберна вычисляет, что «каждая реальная механическая лошадиная сила приводит в движение 450 веретен мюли с принадлежностями, или 200 тростильных веретен, или 15 ткацких станков для 40‐дюймовой ткани вместе со сновальными, шлихтовательными и т. д. приспособлениями». Дневные издержки одной паровой лошадиной силы и снашивание машин, приводимых ею в движение, в первом случае распределяются на дневной продукт 450 веретен мюли, во втором – 200 тростильных веретен, а в третьем – на продукт 15 механических ткацких станков, так что благодаря этому на унцию пряжи или на аршин ткани переносится лишь ничтожная часть стоимости. То же самое в приведенном выше примере с паровым молотом. Так как его дневное снашивание, потребление угля и т. д. распределяются на чудовищные массы ежедневно выковываемого им железа, то на каждый центнер железа приходится лишь очень небольшая часть стоимости; но она была бы очень велика, если бы этим циклопическим инструментом вколачивали мелкие гвозди.

Уже при рассмотрении кооперации и мануфактуры выяснилось, что некоторые общие нужды производства, например строения и т. п., вследствие коллективного использования расходуются экономнее, а потому менее удорожают продукт. То же в еще большей степени относится к машинам, потому что в этом случае происходит коллективное использование не только рабочей машины ее многочисленными орудиями, но и одного и того же двигателя вместе с частью передаточного аппарата – многочисленными рабочими машинами. Какую стоимость может в общем передать машина продукту – это зависит, естественно, от ее собственной стоимости. Чем меньше труда она сама содержит, тем меньше стоимости она присоединяет к продукту. Чем меньше стоимости она передает продукту, тем она производительнее и тем более приближается она по своей службе к силам природы.

Ясно, что если производство известной машины стоит такого же количества труда, какое сберегается ее применением, то общая сумма труда, необходимого для производства товара, не уменьшается (иначе производительная сила труда не возрастает). Однако разница между трудом, которого стоит машина, и трудом, который она сберегает, очевидно, не зависит от различия между ее собственной стоимостью и стоимостью того орудия, которое она замещает. Эта разница продолжает существовать до тех пор, пока трудовые издержки на машину (а потому и та часть стоимости, которая переносится от нее на продукт) остаются меньше той стоимости, которую рабочий со своим орудием присоединил бы к предмету труда. Поэтому производительность машины измеряется той степенью, в которой она замещает человеческую рабочую силу.

Однако не следует смешивать труд, сберегаемый машиной, с заработной платой. Предположим, что машина вытесняет 150 рабочих и сама стоит ровно столько, сколько составляет годовая плата вытесненных ею 150 рабочих, скажем – 30 000 руб. Но эти 30 000 руб. представляют денежное выражение отнюдь не всего труда, выполненного и присоединенного к предмету труда этими 150 рабочими, а только той части их годового труда, которая для них выражается в заработной плате. Они получили в течение года 30 000 руб., но дали за это большую стоимость, чем 30 000 руб. Напротив денежная стоимость машины, 30 000 руб., служит выражением всего труда, затраченного на ее производство, в каком бы отношении ни образовал этот труд заработную плату рабочего и прибавочную стоимость капиталиста. А если так, то стоимость машины меньше, чем стоимость, произведенная раньше 150 рабочими. Следовательно, хотя бы машина и стоила столько же, сколько замещаемая ею рабочая сила, тем не менее овеществленный в ней труд всегда много меньше замещаемого ею живого труда.

Если рассматривать машину исключительно как средство удешевления продукта, то граница ее применения определяется тем, что труд, которого стоит ее производство, должен быть меньше того труда, который замещается ее применением. Поясним это цифрами: в вышеприведенном примере 150 рабочих получили в течение года 30 000 руб. заработной платы и дали за это труд в общем, скажем, на 60 000 руб. (прибавочную стоимость считаем равной 100 % их заработной платы). Поскольку изготовление машины стоит меньше 60 000 руб., ее применение было бы выгодно для общества, так как она сберегает труд. Однако у капиталиста расчет будет иной. Так как он оплачивает не применяемый труд, а стоимость применяемой рабочей силы, то за рабочую силу 150 человек он заплатит только 30 000 руб., и потому для него применение машины будет нецелесообразно, пока она будет стоить больше 30 000 руб. (Поэтому в коммунистическом обществе поприще для применения машин было бы гораздо шире, чем в буржуазном.) Для капиталиста при исчислении издержек производства имеет значение лишь действительно уплаченная заработная плата. Эта последняя различна в различных странах за одинаковое количество труда; в то же время она изменяется, так как то падает ниже, то поднимается выше стоимости его рабочей силы. Поэтому в Англии в настоящее время изобретаются машины, которые находят себе применение только в Северной Америке, подобно тому как Германия XVI и XVII вв. изобрела машины, которые применялись только в Голландии, и подобно тому как некоторые французские изобретения XVIII в. были использованы только в Англии. Сама машина в странах более старых по развитию своим применением в некоторых отраслях предприятий производит такой избыток труда в других отраслях, что в последних заработная плата опускается ниже стоимости рабочей силы, и это препятствует применению машин. В некоторых отраслях английской шерстяной мануфактуры детский труд за последние годы сильно сократился, местами почти совершенно вытеснен. Почему? Фабричный закон заставил ввести две смены детей, из которых одна попеременно работает 6 часов, другая 4 часа или каждая только по 5 часов. Но родители не хотели продавать half-times (полурабочих) дешевле, чем раньше продали full-times (полных рабочих). Отсюда замена полурабочих машинами. До запрещения в рудниках подземного труда женщин и малолетних (моложе 10 лет) капитал находил столь согласным со своим моральным кодексом, а особенно со своим гроссбухом заставлять голых женщин и девушек, часто вместе с мужчинами, работать в угольных и других копях, что он лишь после этого воспрещения обратился к машинам. Янки изобрели машины для разбивания камня. Англичане их не применяют, потому что «несчастные» («wretch» – техническое название английской политической экономии для земледельческих рабочих), выполняющие эту работу, получают оплату за такую ничтожную часть своего труда, что машины удорожили бы производство для капиталистов. В Англии для тяги барок по каналам и т. п. работ иногда вместо лошадей все еще применяются (в 1863 г.) женщины, потому что труд, необходимый для производства лошадей и машин, представляет математически определенную величину, труд же, необходимый для содержания женщин из избыточного населения, ниже всякого расчета. Поэтому нигде нет более бесстыдного расточения человеческой силы на всякие бессмысленные пустяки, чем именно в Англии, в стране машин.