– Формально – час, на самом деле – час с четвертью.

– Эта аудитория, – продолжал сэр Стэффорд Най, – большинствоиз присутствующих – даже, я бы сказал, почти все – истинные любители музыки.

– Большинство – да. Видите ли, это важно.

– Что именно?

– Чтобы восторг был искренним, и в том, и в другом.

– Я вас не понимаю.

– Поймите, те, кто прибегает к насилию и осуществляет его напрактике, должны любить насилие, должны его жаждать и стремиться к нему.Восторг должен проявляться в каждом движении, нужно с восторгом рубить,крушить, уничтожать. И то же самое – в музыке. Слух должен наслаждаться каждыммгновением гармонии и красоты. В этой игре не должно быть фальши.

– Разве это совместимые вещи? Вы хотите сказать, что можносоединить насилие с любовью к музыке, с любовью к искусству?

– Конечно, это не всегда просто, но вполне возможно. На этоспособны многие. Конечно, надежнее, если в этом нет необходимости.

– Лучше проще, как сказал бы наш толстый друг мистерРобинсон? Пусть меломаны любят музыку, пусть сторонники насилия наслаждаютсянасилием – вы это имеете в виду?

– Пожалуй, да.

– Вы знаете, мне здесь все очень нравится, включая те дваконцерта, на которых мы присутствовали. Правда, не вся музыка мне понравилась,видимо, я не вполне современен в своих пристрастиях, а вот костюмы показалисьмне весьма интересными.

– Вы говорите о сценических костюмах?

– Нет, нет, вообще-то я имел в виду публику. Мы с вами –старомодные консерваторы, вы, графиня, – со своим вечерним платьем, я – сосвоими фалдами и белым галстуком. Не очень-то удобная одежда. Зато другиезрители – в шелках и бархате, гофрированные мужские рубашки, пару раз я заметилнастоящее кружево, плюш, меха, роскошные предметы авангарда, потрясающие нарядыXIX века или, даже можно сказать, елизаветинских времен или картин Ван Дейка.

– Да, вы правы.

– И все же я ни на шаг не приблизился к пониманию того, чтовсе это означает. Я ничего не выяснил и ничего не обнаружил.

– Наберитесь терпения. Это роскошный спектакль, которогохочет, просит и требует молодежь и который поставлен специально для нее…

– Кем?

– Нам пока неизвестно, но мы непременно это узнаем.

– Меня весьма радует ваша уверенность.

Они вошли в ресторан и сели за столик. Еда была вкусной,хоть и без особых изысков. Несколько раз к ним подходили люди. Двое знакомыхсэра Стэффорда Ная выразили ему свое удивление и радость по поводу стольнеожиданной встречи. Круг общения Ренаты был шире, поскольку у нее оказалосьмного знакомых среди иностранцев: хорошо одетые женщины, пара мужчин, немцевили австрийцев, решил Стэффорд Най, пара американцев. Разговоры были короткимии сумбурными – стандартные фразы: откуда приехали, куда потом собираются, какпонравилась музыка. Все спешили, поскольку перерыв на обед был довольнокоротким.

Они вернулись в зал послушать два финальных произведения:симфоническую поэму «Дезинтеграция в радости» молодого композитора Солуконова,а затем – торжественное великолепие марша Мейстерзингеров.

Когда они вышли из театра, была уже ночь; автомобиль,арендованный ими на целый день, ждал, чтобы отвезти их в небольшой, нопервоклассный отель. Стэффорд Най пожелал Ренате доброй ночи, в ответ онанегромко сказала:

– В четыре утра. Будьте готовы.

Она вошла в свою комнату и закрыла за собой дверь; он пошелв свою.

Ровно без трех минут четыре следующего утра в его дверьтихонько поскреблись. Готовый к выходу, он открыл дверь.

– Машина ждет, – сказала она. – Идемте.

Они позавтракали в маленькой гостинице в горах. Погода былаясной, горы прекрасны. Порой Стэффорд Най задавался вопросом: что же, чертвозьми, он здесь делает? Он все меньше и меньше понимал свою спутницу. Она почтивсе время молчала. Он поймал себя на том, что разглядывает ее профиль. Куда онаего везет? Какая у нее на самом деле цель? Наконец, когда солнце уже заходило,он осведомился:

– Можно спросить, куда мы едем?

– Спросить можно.

– Но вы не ответите?

– Я могла бы ответить. Я могла бы вам что-то рассказать, нок чему это? Мне кажется, что если вы приедете туда, куда мы направляемся, неполучив прежде от меня разъяснений, которые все равно покажутся вамбессмысленными, то ваши первые впечатления будут гораздо сильнее изначительнее.

Он внимательно посмотрел на нее. На ней была отделаннаямехом твидовая куртка, явно по последней иностранной моде, – идеальная одеждадля путешествий.

– Мэри-Энн… – задумчиво произнес он, и в его голосепрозвучал вопрос.

– Не сейчас, – ответила она.

– Ага. Вы все еще графиня Зерковски.

– В настоящий момент я все еще графиня Зерковски.

– Вы здесь у себя дома?

– Да, более или менее. Я здесь выросла. Мы каждый год осеньюприезжали и подолгу жили в замке, это не очень далеко отсюда.

Он улыбнулся и произнес задумчиво:

– Какое прелестное слово «замок», звучит так внушительно.

– Да нет, у замков сейчас довольно жалкий вид. Они почти всев полуразрушенном состоянии.

– Это же страна Гитлера, не правда ли? Мы ведь недалеко отБерхтесгадена?

– Он вон там, дальше, на северо-востоке.

– Скажите, а ваши родственники и друзья приняли Гитлера,поверили в него? Может быть, мне не стоило спрашивать?

– Они не одобрили ни его самого, ни его идеи, но говорили:«Хайль Гитлер». Они смирились с тем, что произошло в их стране, а что еще имоставалось делать? Что вообще можно было сделать в то время?

– Кажется, мы едем к Доломитам?

– Какое это имеет значение, где мы и куда мы едем?

– Да, но мы же совершаем путешествие с познавательной целью?

– Да, но предметом нашего интереса является не география. Мыедем навестить некую персону.

– У меня такое чувство, – Стэффорд Най взглянул вверх, навздымающиеся до небес горы, – будто мы собираемся посетить хозяина гор.

– Вы хотите сказать, хозяина ассасинов, который держал своихлюдей на наркотиках, чтобы они с чистым сердцем умирали за него, чтобы убивали,зная, что их тоже убьют, но веря, что после этого они сразу же попадут вмусульманский рай и там будут прекрасные женщины, гашиш и эротические грезы –абсолютное и бесконечное блаженство. – Помолчав минуту, она добавила: – Вожди!Похоже, они были всегда – люди, которые обретают такую власть над людьми, чтоте готовы за них умереть. Не только мусульмане, христиане тоже шли на смерть.