— Очнулись? — равнодушно спросила она. — Что-нибудь хотите?

— Что со мной? — во рту пересохло. — Где я?

— Можно подумать, в первый раз! — ухмыльнулась медсестра.

— Что вы имеете в виду?

Медсестра уставилась на меня с плохо скрываемой неприязнью:

— Наркотики.

— Что — «наркотики»? — я попытался присесть на кровати, но не смог.

— Наркотики и нападение на человека, — она недовольно покачала головой, прошла к окну, оправила шторы, бросила взгляд на капельницу и направилась к выходу.

Мысли путались. Я помнил, что должен был сделать сегодня что-то важное. Но что?! Я был в офисе… Дана… Черт, я же сегодня должен был подтвердить свое участие в сделке с Дональдом Саксом! У меня залог внесен! Весь свободный капитал! А я сейчас тут — в больнице, привязан к кровати!

— Пожалуйста,— взмолился я, глядя на медсестру, понимая, что она последняя моя надежда, — объясните мне, в чем дело. Это какая-то ошибка, недоразумение. Мне здесь нельзя находиться. У меня встреча! Я не могу…

— Ваша ближайшая встреча завтра, со следователем, — сказала женщина и вышла.

— Со следователем?… — вопрос застыл у меня на губах.

Что произошло? Оставшись один, я попытался восстановить в памяти случившееся. Я поехал в кинотеатр «Cinema-Gold». Его адрес был указан на конверте, в котором мне прислали книгу Рабина. Но внутрь меня не пустили, я забрался через крышу и попал в зал — на балкон. Рабин рассказывал о потомках Христа и говорил, что христианство — это иудейская ересь. Какая-то ерунда, но звучало убедительно.

Потом, когда все закончилось, я помчался вниз. В холле было пусто — зрителей не выпускали из зала, видимо ждали, пока Рабин уйдет. Увидев его, я собирался потребовать объяснений — зачем он прислал мне свою книгу? Но Рабин сделал вид, что в первый раз об этом слышит. Потом охранники… Да, я вспомнил! Меня били! А теперь эта медсестра утверждает, что я был в наркотическом опьянении… Они накачали меня наркотиками?!

Я нажал на красную кнопку. Несколько раз. Но медсестра пришла только через десять или пятнадцать минут. На мои требования немедленно позвать лечащего врача и предоставить телефон, чтобы я мог связаться с адвокатом, она ответила: «Хорошо». Подошла к капельнице, повернула фиксатор и вышла. Дальше снова ничего не помню.

Кардинал Адриано де Корнето прибыл утром в полном облачении для мессы. Александр Борджиа почти не слышал его затаенного, едва различимого дыхания. Зато чувствовал страх. Кардинал боялся. Боялся как никогда в жизни. Кислый запах его пота, какой бывает у страдающих желудочными коликами, вызывал у папы тошноту. Старый Борджиа любил все сладкое и цветущее.

— Больных и уродливых следовало бы гуманно умерщвлять из христианского милосердия к остальным живущим, — сказал он как-то, — дабы никто не тратил свои годы на пестование гнилого дерева.

Запах болезни, исходивший от кардинала, так раздражал папу, что месса показалась первосвященнику необыкновенно длинной и нудной. Он почти скороговоркой читал молитвы. Быстро, по-деловому, как расторопный приказчик в лавке показывает, куда складывать товар, крестил и благословлял паству.

Когда служба кончилась, Адриано удалился сменить свое облачение на обычную темно-красную рясу и немного отдохнуть. От волнения у него закружилась голова.

Папа также сменил пышную золоченую ризу на простую, из белого шелка. Когда он вернулся из собора во дворец, его нагнал легат и тихо сообщил, что прибыл Чезаре.

— Он ждет вас в библиотеке.

— Передайте, чтобы пока убирался, — раздраженно бросил первосвященник, — мне сейчас не до него. Пусть приезжает вечером во дворец кардинала де Корнето, — и добавил: — Он намерен устроить пир в его честь.

* * *

Узнав, что в его дворце вечером состоится пир в честь Чезаре, кардинал Адриано стал белее своего воротничка.

— Но… мы… я… я не готов совершенно…

— Пустяки, не волнуйтесь, мой друг, — ласково успокоил его папа, — все необходимое доставят из моих кладовых. Я пришлю музыкантов и позову гостей. Поезжайте к себе и ждите моего распорядителя.

В свой дворец де Корнето вернулся в полуобморочном состоянии. Как назло, кардинал Ровенна уехал к опальному, скрывающемуся в Испании делла Ровере, самому яростному врагу рода Борджиа. Кардинал Адриано уже ни на секунду не сомневался, что не доживет до завтрашнего утра. Оставалось только гадать, кто и каким способом его убьет.

«Бежать!» — забилась в виске отчаянная мысль.

В панике кардинал бросился вниз. В подвале дворца был тайник с драгоценностями и деньгами. Де Корнето буквально налетел на Тротео, папского распорядителя. За его спиной стояли двое гвардейцев.

Тротео поклонился.

— Куда-то спешите, ваше преосвященство? — спросил он тонким противным голосом евнуха.

— Н-нет, — заикнулся кардинал, забыв на секунду, что перед ним всего лишь слуга. Потом почти истерично закричал: — Да как ты смеешь?!

— Простите, — Тротео немедленно склонился почти до самой земли. — Простите мою наглость. Я прибыл по приказу его святейшества служить вашему преосвященству. Пусть кто-нибудь из ваших людей укажет мне место, где будет пир, и дорогу на кухню. Больше вас не побеспокоят.

Он опять сложился пополам, словно все его тело было на шарнирах.

Кардинал неловким жестом, будто пытался схватиться за воздух, подозвал своего камерария.

— Покажите… зал… зал Феличе и… кухню…

С последним словом он мягко, словно полупустой мешок соломы, упал на пол в глубоком обмороке.

* * *

Когда кардинал Адриано очнулся, то обнаружил, что его отнесли и положили на кушетку у входной двери, как подвыпившего старого лакея.

Мимо, не обращая никакого внимания на хозяина, сновали папские слуги. Дворец преобразился. Словно по волшебству, вокруг оказалось множество корзин с цветами. Старые стены дворца покрылись роскошными драпировками. Пол — великолепными коврами. В воздухе витал крепкий аромат сладких благовоний, столь любимых папой. Рядом с кардиналом стояла гвардейская стража. Он стал пленником в собственном доме. С трудом поднявшись, на дрожащих ногах он побрел в зал Феличе. Он так назывался из-за прекрасной картины Джотто, где живописец запечатлел любовницу кардинала Феличе Фарнезе в образе мадонны.

Большие стрельчатые двери с кусочками желтоватого кварцевого стекла были широко распахнуты в сад. Он тоже не остался без внимания. Деревья подстригли, расстелили дорожки, поставили диваны.

Дворец превратился в муравейник. Неожиданно кто-то тронул кардинала за рукав. Он обернулся и брезгливо убрал руку. Сзади стояла одна из тех, кого называют презрительным словом «маммола». Целая толпа их с визгом и смехом ввалилась в зал. В числе многих странностей Александра Борджиа была любовь к старым, опустившимся и утратившим всякий стыд проституткам. Куртизанкам, превратившимся в обычных уличных шлюх. На его пирах они ползали голыми по полу, а гости должны были швырять им объедки.