Долли резко останавливается и выпаливает:

– Я люблю тебя!

Я торможу сразу за ней, огорошенный тем, что услышал. Подумал даже, что показалось. В голове быстро крутятся возможные причины такого признания. Вино? Она выпила всего пол бокала. Романтика? Какая, к черту, романтика, если мы целый день были, по большому счету, заняты работой и осмотром достопримечательностей. Может, на нее так парк повлиял? К дьяволу причины. Хочу услышать это еще раз.

Беру лицо Долли в свои ладони и наши взгляды встречаются. Мой пытливый и ее испуганный.

– Повтори, – говорю тихо, но твердо.

– Я люблю тебя, – уже тише произносит Долли, а я буквально впитываю эти слова с ее губ.

Наклоняюсь и целую ее. Сначала нежно, потом настойчивее. Она охотно отвечает, крепко сжимая ладошками мою талию.

– Люблю тебя, Доллс, – задыхаясь, шепчу в ее губы. – Так чертовски сильно люблю тебя.

Обнимаю ее и тяну в сторону огромного дерева, заросшего по периметру кустарниками. Краем глаза смотрю вокруг, чтобы никто не заметил этого маневра.

– Что ты делаешь? – хихикает она, но не сопротивляется.

– Хочу тебя. Прямо сейчас.

– Ты с ума сошел? Нас посадят.

– Если ты будешь вести себя тихо, никто даже не узнает. Давай, милая, поторапливайся.

Я легонько шлепаю ее по попке, затягивая в заросли. Осматриваюсь, чтобы здесь не оказалось таких же любителей секса на свежем воздухе. Или еще похуже хулиганов. Но вокруг никого. Я сажаю Долли на идеально склоненную к земле толстую ветку дуба и задираю подол платья. Нам не нужны сейчас предварительные ласки, адреналин все делает за нас. Лихорадочно расстегиваю молнию на джинсах, не прекращая целовать Долорес, пока ее руки шарят под моей футболкой. Сжимаю ее ягодицы, а потом отодвигаю трусики в сторону. Провожу пальцем по сладкой киске и с удовлетворением отмечаю то, насколько она мокрая. Готовая для меня.

– Скажи еще раз, – прошу я, пристраиваясь у ее входа.

– Я люблю тебя, – повторяет Долли шепотом и я врываюсь в нее сразу на всю длину.

Она кусает мои плечи, чтобы не закричать, но из нее все равно вырываются тихие стоны и всхлипы, и я схожу с ума от этих звуков. Обездвиживаю Долли, чтобы она не ерзала нежными ягодицами по грубой коре, и вхожу в нее без остановки. Выхожу полностью и снова врываюсь, как будто мне мало. Словно если я остановлюсь, Земля сойдет с орбиты. Долли цепляется за меня, как обезьянка, обвив мою талию ногами. Не могу так. Для меня слишком мало, через чур медленно и как-то не до конца. Снимаю ее с дерева, поворачиваю спиной к себе и наклоняю, заставляя упереться в ветку руками.

– Держись, малышка До, поездка будет быстрой и ухабистой, – шепчу ей на ухо и через секунду возвращаюсь в гостеприимное тепло ее тела.

Я знаю, что она сейчас закусывает губу, жмурится и кривится, потому что не может отпустить себя и выразить все эмоции, которые в ней накопились и не перестают собираться. Я трахаю ее быстро, жестко, наши тела сталкиваются с шумными хлопками, но мне нет до этого дела. У меня в голове то и дело слышится нежный голос, который произносит «Я люблю тебя». Я словно наяву вижу ее розовые губки, с которых так легко слетает признание и, клянусь, я парю над землей. Таким большим мое сердце еще никогда не было. Таким мощным никогда еще не был мой оргазм, вызванный финалом Долли. Она кончает бурно, едва стоит на трясущихся ногах, пока я изливаюсь в нее. Перед глазами темнеет, а руки с еле сдерживаемой силой сжимают нежную кожу бедер моей куколки Долли. Теперь я уверен не на девяносто девять, а на сто процентов: чувства делают секс острее. Живее. Пронзительнее.

Помогаю Долли выпрямиться. Она прислоняется к дереву и тяжело дышит, а я нависаю над ней, упершись своим лбом в ее.

– Я люблю тебя, – шепчу ей.

– И я тебя люблю, Дрю, – отзывается она, проводя по моему лицу дрожащими пальцами. Я поворачиваю голову и целую теплую ладошку. В полумраке зарослей я вижу, как глаза Долли блестят слезами.

– Эй, ты чего? – спрашиваю, притягивая ее к себе.

Долли крепко прижимается к моему телу и содрогается в беззвучных рыданиях. Я поглаживаю ее спину одной рукой, пока второй прижимаю ее голову к своей груди. Ей нужно немного времени. Это слезы счастья. Или облегчения. Я слышал, что у женщин такое бывает после секса. Сам никогда не сталкивался, но от парней слышал. А что, если нет? Может…

– Я сделал тебе больно? – спрашиваю.

Она качает головой и вытирает слезы.

– Нет. Просто… Я не знаю, что на меня нашло. – Долорес поднимает голову и смотрит на меня с улыбкой, редкие слезы все еще скатываются по ее щекам. – Знаешь, я сейчас так счастлива, что не могу не плакать.

Я улыбаюсь вместе с ней.

– Если бы ты могла заглянуть внутрь меня, то увидела бы мое раздувшееся до неимоверных размеров сердце, – отвечаю и вытираю слезы с ее лица.

– Что, оно даже больше твоего эго? – шутит она и я щипаю ее за попку, вызывая заливистый смех. Этот звук лучше. Он привычнее и приятнее всхлипываний. Пожалуй, нужно чаще щипать и щекотать Долли, чтобы она смеялась.

– Давай выбираться отсюда.

– А ты полон сюрпризов, мистер Нортон, – говорит Долли, когда мы приводим одежду в порядок.

– Приятных, я надеюсь?

– Пожалуй да, – отвечает она после пары секунд наигранных раздумий. – Я думала, что все эксперименты с сексом остались в колледже, но ты меня удивил.

Не хочу думать об экспериментах в постели, которые ставила Долли во время учебы. Но не показываю ей своего негодования, потому что не хочу сбивать игривый настрой.

– Милая моя, наши с тобой эксперименты только начинаются, – отвечаю ей, выводя нас из зарослей под недовольным взглядом мужика с собакой. Наклоняюсь к Долли и шепчу ей: – Кажется, нам пора сваливать, пока блюститель морали на сексуальной диете не вызвал копов.

Долли хихикает, а я срываюсь с места и начинаю бежать, утягивая ее за собой. Черт, я так давно не чувствовал себя настолько беспечным и свободным, как в эту минуту с ней! Все так же хохоча и бегом мы покидаем парк и ловим ближайшее такси, чтобы вернуться в автобус.

Раздевшись, мы забираемся в нашу постель. Долли до сих пор улыбается и жмется ко мне всем телом. И я засыпаю с такой легкостью на душе и крепко поселившейся во мне надеждой, что, кажется, ничто не способно испортить для меня этот безупречный момент.

Долорес

– Эй, Портер! Сколько, ты сказал, сейчас времени? Сколько ещё до рассвета? – звучит со сцены «The Grand Ole Opry Ron Cogswell» голос ведущего. Весь зал вторит ему словами песни Джонни Кеша.

Атмосфера на этом концерте взрывная с ноткой грустинки по великому музыканту. Но все так бойко подпевают знаменитым строкам, что от тоски не остается и следа.