Агнес охала:

— Она никогда не приезжала к моим детям. Да, она была у нас только один раз, когда родился Константин. Нет, она не любила моих детей. Жюльетт, главное, что она любила твоих. Когда ты рассказывала мне об этом, я постоянно возмущалась. Она всегда была слишком занята, по крайней мере, так говорила… Она просила меня приехать к ней. Думаю, что она никогда не простила мне, что я переехала в Лион. Мама, проснись! Давай, мама, я знаю, что редко приезжала к тебе, но теперь я здесь. — Агнес достала из сумочки две фотографии и стала держать их перед матерью. — Посмотри на моих детей, на своих внуков, к которым ты не приезжала. — Она трясла снимки перед закрытыми глазами мамы. — Посмотри! — Она была очень настойчива в своих мольбах. — Посмотри на Лизетт, на ее длинное лицо, как у тебя, мама! Разве у Лизетт не такое же лицо, Жюльетт? — спросила она, не поворачиваясь.

Все трое поочередно сидели у ее кровати. Иногда приходили мальчики и пытались поговорить со спящей бабушкой.

— Бабушка, в доме беспорядок, — однажды, заскочив по пути в школу, объявил Жан-Юг. — Я сегодня не смог найти носки. Пожалуйста, просыпайся и возвращайся домой.

Затем вошел Дидье.

— Бабушка, что с тобой? Почему ты никак не проснешься? Если даже я не любил, что ты запрещаешь мне подходить к холодильнику, то хочу сказать, что теперь в нем ничего не осталось. Нет морковки ни для лошадей, ни для нас!

— Почему ты не хочешь проснуться? — спрашивал Артюр. Он гладил ее руку.

— В школу. Быстро, быстро! — Это командовала Жюльетт.

Когда Жюльетт выходила из палаты, то наступала необыкновенная тишина.

— Разве это не странно, — сказал наконец Клод Агнес, — мы, брат и сестра, но почти не знаем друг друга.

— Ты был слишком взрослым, Клод. Помнишь? Ты уехал учиться в школу дизайнеров. Ты никогда не интересовался моей жизнью. Ты хотел быть только с папой и никогда не хотел разговаривать с нами, девочками. Но я слышала о тебе даже в Лионе, читала заметки. Тебя знают и там. Должна признать, что я была удивлена. Ведь ты не хотел привлекать к себе внимания, хотя теперь уже поздно. Ив всегда говорил, что ты должен отправиться в Париж и сделать настоящую карьеру. Правда, теперь я смотрю на тебя и понимаю, что ты совсем не изменился. До сих пор прячешься. Я вижу это по твоим глазам. До сих пор мало говоришь. Ты не хочешь по-настоящему жить. Посмотри, разве это жизнь! — Она похлопала его по плечу. — О, Клод, — ее большие коричневые глаза наполнились слезами, — прости меня, возможно, это не то место, где нужно говорить об этом, но… — Она вытерла глаза и посмотрела на мать. — Мама, это поможет тебе, пусть это такое же неподходящее место, как и все другие. Клод, это ты не заботишься ни о ком, я имею в виду, ты ни о чем не хочешь знать! Не задаешь вопросов. Неужели тебя совсем не интересует моя жизнь? Почему я спрашиваю об этом? Мама, ты слышишь? Клод, давай бороться, мы должны общаться как брат и сестра. Это может встряхнуть ее. Не смотри так угрюмо.

Неужели это правда? Неужели он никогда не спрашивал о своей сестре Агнес и о ее муже Иве, об их детях?

— Но, я думал о вас, — сказал он.

Агнес стала рыться в своей сумочке. Искала салфетку? Или у нее появилось неожиданное желание что-то дать брату в качестве примирения, подарок? Она вынула из сумочки связку автомобильных ключей с пластиковой биркой машины, взятой напрокат.

— Я должна возвращаться в Лион, Клод. Ты здесь самый старший. Передай привет Жюльетт. Я предупреждала, что должна уехать сегодня вечером. Мои дети нуждаются во мне, я должна быть дома к завтрашнему утру, чтобы успеть организовать конференцию мужа. Мама может провести в таком состоянии месяцы, годы. Я позвоню завтра, чтобы узнать последние новости. До свидания.

Клод провел остаток дня и вечер с матерью, он наклонялся над ней, шептал что-то, целовал ее лицо и руки. В эту ночь, после того как ушли Бернар и Жюльетт с детьми, после отвратительного ужина в госпитальном кафетерии он вернулся в палату и был потрясен тишиной.

Он подошел на цыпочках к кровати матери. Ее глаза были закрыты, ее холодные, сжатые в кулачки руки лежали вдоль тела. Ее тело было словно камень. Он пощупал пульс и не обнаружил его. Он поцеловал ее в обе щеки и поднес ее безжизненную руку к своему сердцу.

— Мама, — прошептал он, — прощай. Передай от меня привет папе.

Ему не хотелось больше оставаться с ней один на один, ее безвольное лицо, похожее на необработанную глину, угнетало. Он вышел и позвал медсестру. Она понимающе кивнула и занялась своим делом, словно только ждала разрешения.

— Я подожду здесь, — сказал он дрожащим голосом. Он позвонил Жюльетт и сообщил: — Мама умерла. Сейчас восемь часов и шесть минут вечера.

Медсестра выкатила кровать в холл.

— Куда вы ее увозите?

— К мадам Белжье, месье, она позаботится о теле.

Со времени смерти отца он помнил, что мадам со знанием дела сохраняет тела, делает макияж, маскирующий смерть.

— Да. Но нет, подождите… а священник? — спросил он. — Пожалуйста, оставьте ее в этой палате, пока не прибудет священник. Он мой друг и будет здесь через десять минут. Я ему сейчас позвоню.

— Извините, месье, — бодрым голосом сказала медсестра. — Они делают это после того, как тело приведут в порядок.

Привести тело в порядок.

— Подождите, — сказал Клод. Одной рукой он держался за кровать, а другой набирал номер Анатоля.

— Анатоль, умерла мама. Ты можешь прийти в больницу?

— Он уже идет, — уверил он медсестру. — У нее должен быть священник. Она любила Бога. Даже когда смотрела телевизор, читала молитвы.

— Мы можем подождать несколько минут, но, по закону, требуется немедленно перевезти тело в морг, это связано с требованиями гигиены. Если никто не прибудет в течение пяти минут, мы будем вынуждены сделать это.

— Она умерла всего лишь несколько секунд назад. — Мог ли он говорить о ней, как о еще живой? Он отвернулся от матери, с лица которой уже сошли почти все краски.

— Пожалуйста, месье, — сказала медсестра и, протиснувшись между ним и кроватью, быстро вышла из палаты.

Она вернулась ровно через пять минут, ее прежняя бодрость сменилась нетерпением и раздражительностью.

— Мы ждали пять минут. Согласно гигиеническим требованиям, мы должны вывезти тело. — Она посмотрела на свои часы.

— Моя мама полюбила бы вас! Из-за гигиены! Какое совершенство! Мама, теперь другие будут наводить чистоту. Неужели смерть не знает порядка, неужели это так? — Клод подошел ближе к медсестре, словно хотел сказать что-то важное для нее. — Да, — сказал он громко, — смерть не знает порядка, но позвольте сказать вам, мадемуазель, что жизнь еще более беспорядочна.

— Месье, мы должны перевезти тело.

— Прежде, чем вы сдвинете ее с места, вам придется передвинуть меня! — Сказав это, он положил обе руки на спинку кровати, стараясь не смотреть на мертвую мать.