– Я была несправедлива к тебе. Я тоже виновата… И я умоляю тебя: прости меня.

– Слишком поздно, – жестко, безжалостно отрезал Пьетро. – Тебе не нужно просить прощения за что бы то ни было. Я давно должен был сказать это. Прости меня. И поверь, что это ничего, ничего не изменит.

– Нет! – умоляюще воскликнула Марина, цепляясь за воздух. – Пьетро!…

Но он уже не услышал ее: дверь за ним закрылась. Марина подбежала к ней, как раз когда на улице взревел двигатель. Она выскочила под яркие солнечные лучи и еще успела увидеть пронесшуюся мимо машину, через пару секунд исчезнувшую из вида.

Четыре недели – это очень много, подумала Марина, переворачивая лист календаря. Впрочем, обычные, абстрактные четыре недели – на самом деле не такой уж большой срок, но конкретные прошлые четыре недели, казалось, растянулись на века. Марине чудилось, что она уже давным-давно улетела с Сицилии, давным-давно последний раз видела Пьетро. Как будто много лет прошло с тех пор, как они занимались любовью, а потом он просто взял и вышвырнул ее из своей жизни.

Всего месяц назад в этот день Марина летела на Сицилию, навстречу ставшему роковым свиданию с человеком, которого она уже считала своим бывшим мужем. Она была преисполнена решимости, смело смотрела в будущее, готовая бороться до последнего, все нужные бумаги лежали у нее в сумке. Домой она вернулась ни с чем, даже потеряв кое-что.

Никаких бумаг Пьетро так и не прислал, хотя Марина была уверена, что они немедленно последуют за ней, если не догонят ее, когда она будет садиться в самолет. Она считала, что Пьетро захочет как можно скорее официально завершить их отношения. В конце концов, он ведь хотел освободиться от нее.

Марина подошла к окну. На улице светило солнце; яркий, веселый день был так не похож на тот, что она провела на Сицилии. Она тоже хотела стать свободной. Она хотела начать все сначала и чтобы ничто не тянуло ее ко дну, не держало в прошлом. Что ж, пожалуй, так и случилось: Пьетро больше не пытается связаться с ней, не надо думать о бракоразводном договоре, перед ней целая новая жизнь, которую можно начать созидать уже сейчас.

Радужную картину портил только тот день на Сицилии. Эти несколько часов поставили все с ног на голову, и как этот беспорядок разгребать, Марина не знала. Зато она прекрасно понимала, что теперь уже никогда полностью не избавится от Пьетро Динцео. Несокрушимая цепь навеки приковала ее к нему.

Потому что эти несколько часов породили новую жизнь. Марина была беременна.

– Ох, Пьетро…

Его имя едва слышно слетело с ее губ, и она вытерла одинокую слезинку, без спросу скатившуюся по щеке. Слезами делу не помочь. Марина должна быть сильной, думать теперь не только о себе, заранее планировать свою жизнь, решить, как вообще жить дальше, чтобы потом встретить будущее, не дрогнув. Если ей удастся найти в себе хоть каплю того мужества, что переполняло ее в самолете, летящем на Сицилию, все стало бы хорошо. Но с тех пор произошло так много событий…

Всего сутки проведя с Пьетро, Марина обнаружила, что ее откинуло назад, к рубежу, с которого она начала. Все, чего она добилась за первый год после побега, пытаясь забыть Пьетро, рассыпалось в прах и разлетелось по ветру. Марина заново влюбилась в Пьетро, хотя правильнее было бы сказать, что ее любовь к нему никогда не умирала. Она приложила много усилий и заставила себя поверить в то, что больше не любит Пьетро, но на самом деле это было не так. Она все еще страстно, нежно, глубоко любила своего мужа и боялась, что это на всю жизнь.

Звук подъезжающей машины отвлек Марину от размышлений. Она увидела, как у ее дома остановился длинный серебристый автомобиль. Не похоже на соседские машины… Вообще слишком дорогая вещь для всех, кого знала Марина… За исключением одного-единственного человека.

– Пьетро! – отчаянно вскрикнула Марина, отдергивая занавеску и сжимая тонкую ткань.

И тут же подумала, что теперь человек, сидящий в машине, отлично видит ее, напряженно выглядывающую в окно. Надо немедленно опустить занавеску и отойти от окна, строго сказала она себе, пока…

Но было уже слишком поздно. Марина услышала, как водитель заглушил двигатель. Дверца распахнулась, и до боли знакомая темноволосая фигура вышла из машины.

Пьетро…

Невозможно было не узнать его. Высокий, сложенный как античный бог, с блестящими на солнце волосами, которыми играл легкий ветерок… Даже в простых джинсах, мягком кожаном пиджаке и белой футболке под ним Пьетро удавалось выглядеть дорого и изысканно одетым. Золотистый загар, покрывающий кожу, резко выделял его на фоне бледных прохожих, с завистью смотревших на великолепную машину.

Но Пьетро не обращал на них никакого внимания. Едва выйдя из машины, он посмотрел на окно, у которого стояла Марина, и уже не отрывал от него голубых глаз. Он даже не посмотрел на автомобиль, ставя его на сигнализацию, и быстро, широко зашагал к дому.

Теперь было бесполезно прятаться и притворяться, что Марины нет дома. Ее уже заметили, и Пьетро не отступится от своего намерения поговорить с ней так просто, с чем бы ни пришел. Маринины предположения подтвердил резкий, требовательный стук в дверь. Пьетро постучал всего один раз, но и этого было достаточно, чтобы понять: он не уйдет, будет ждать, пока ему не откроют. Он определенно думал, что Марина со всех ног бросится на стук, просто потому, что это Пьетро стучит. А даже если она не откроет сразу, он сочтет это намеренной провокацией, решит, что она специально заставляет его ждать.

Было бы здорово, если бы Марина смогла так поступить. Она ни на секунду не сомневалась, что они больше никогда не встретятся, и Пьетро, стоящий на пороге ее дома, полностью выбил ее из колеи. Да, он не мог выбрать более неподходящего для визита дня. Ее беременность, о которой она сама только-только узнала, очень все осложнит. Поэтому по коридору к двери Марина шла медленно, неохотно, неотрывно глядя на смутные очертания руки Пьетро, прижатой к матовому стеклу в двери, и нетерпеливо барабанящего по нему пальца. Она долго возилась с замком, который вообще всегда заедало, а сегодня заклинило почти намертво, и наконец с усилием открыла непокорную дверь.

– Пьетро.

Ей удалось сказать это со спокойным лицом, несмотря на внутренний вой и скрежет зубовный. Почему-то очень странно было произносить его имя вслух после того, как целый день Марина мысленно репетировала речь, с которой обратится к нему, чтобы сообщить новости.

– Марина.

Он только чуть наклонил голову в приветственном поклоне. Его лицо было неподвижно, глаза – непроницаемы, но Марину словно сунули в печь, а потом сразу в ледяную воду. И все-таки как хорошо снова увидеть его! Она уже почти уверилась в том, что никогда больше его не увидит, как вдруг ей представилась еще одна возможность посмотреть на Пьетро, заглянуть в его голубые глаза, услышать, как он произносит ее имя. Это было ни с чем несравнимое наслаждение, хоть оно и омрачалось осознанием, что ничего хорошего этот визит Марине не обещает. Его невозмутимое лицо подтверждало это предчувствие, как и кожаная папка, которую Пьетро держал в руке.