Через несколько дней Линн вернулась домой в обед – что удивительно, поскольку она все еще пашет на «Стар ньюс». Не знаю, что она освещает теперь, думаю, что-нибудь веселенькое: массовые беспорядки, разбой, грабежи и самоубийства уже никому не интересны. В Европе пользуются спросом истории о людях, которые перед смертью отрываются на полную катушку. Линн снимает о них репортаж за репортажем и получает искреннее удовольствие от процесса.

– Привет! Ты сегодня рано. Затишье? – говорю я с улыбкой. Затишья в новостях больше не существует.

– Я увольняюсь, – отвечает Линн.

– Что? Почему?

Я откладываю книгу и поднимаюсь ей навстречу.

– Правительство изъяло весь корпоративный транспорт «Стар ньюс», чтобы вывезти как можно больше людей по программе экспатриации.

Без слов падаю на диван. Надежда улететь вместе с компанией Линн испарилась.

– Они врали, Эм. О том, что транспорт изымают, стало известно давным-давно. Мой начальник знал – и ничего не сказал! Они просто вели переговоры, когда именно передать ключи властям. – Линн бьет кулаком в стену. – Они всё знали! Черт бы их побрал!

– Почему же нас не вывезли раньше?

– Не знаю. Потому что они злобное мудачье. Потому что я слишком хорошо работала. Да какая теперь разница? – Линн садится рядом. – Нам конец.

Склонив голову ей на плечо, я шепчу:

– Конечно, нет. Ты выиграла в лотерею, это уже кое-что. Через пару дней – мой черед тянуть билет.

Я не возлагала больших надежд на результат розыгрыша, но теперь для меня не было ничего важнее. Линн, восемь лет бывшая мне надежной опорой, вот-вот потеряет землю под ногами. Она-то искренне считала, что «Стар ньюс» вывезет и её, и меня.

– Послушай, – говорю я, легонько взяв ее за подбородок. – Ты меня знаешь. Я самый везучий человек на свете. – У Линн сухие глаза, но это, кажется, только усугубляет ее страдания. – Ведь у меня есть ты.

Теперь в глазах Линн стоят слезы. Я прижимаюсь к ней щекой и целую ее. Слова больше не нужны.

Приехав в назначенный день, я оставила Линн в зале ожидания. Сегодня ее очередь ждать посреди отчаяния. Подходя к воротам, я думаю о том, как все несправедливо. Если бы мы с Линн поженились, нам не пришлось бы возвращаться сюда. Я бы могла выиграть вместе с ней.

Я прошла через металлоискатель, магнитно-резонансный сканер и какой-то химический детектор. Плакаты на стенах информируют о том, что за пронос любого из запрещенных веществ нарушитель лишается права на участие в розыгрыше. Вместе со мной проходят еще несколько человек, которые тоже пришли попытать счастья. У них изможденные, вытянутые лица. Неужели я ничем не отличаюсь от них? Солдаты выглядят строго и внушительно, но ведут себя вполне приветливо.

Подхожу к солдату, сидящему в кабинке на другом конце проходной, и показываю паспорт. Он смотрит на фотографию в паспорте, потом на меня, кивает и считывает код с первой страницы.

– Комната пять «А», – говорит он и указывает налево. – По коридору прямо и направо.

Протягивает мне паспорт и жестом подзывает следующего.

Наконец я в комнате пять «А». Линн рассказала, как проходит розыгрыш, поэтому я ничему не удивляюсь. Но меня поражает крайняя серость и заурядность обстановки. Вопрос жизни и смерти решается в пустой комнате, где из мебели лишь раскладной стул, железный стол, телефон и компьютер. За столом сидит человек лет тридцати в грязно-сером костюме. «Сэмюель Эспосито» – написано на табличке, стоящей перед ним.

Он поднимается мне навстречу.

– Мисс Холлистер. Рад вас видеть. Меня зовут Сэм.

Сэм ждет, пока я сяду на раскладной стул, и лишь тогда садится сам, после чего принимается пересказывать заученный текст об астероиде Мейера, о последствиях такой катастрофы и связанных с ними сложностях и заверяет, что при возможности правительство бы, не задумываясь, организовало выезд всех граждан до единого.

Однако это невозможно, продолжает он, кратко пересказывает историю создания лотереи и прибавляет, что лотерея не идеальна, но это – лучшее решение в сложившейся ситуации.

Все это он произносит приятным голосом с естественными интонациями. Он ведет себя очень приветливо, и мне даже нравится, как сочувственно он говорит о грядущей катастрофе, в которой погибнут сотни миллионов людей. Однако прежде, чем он продолжит читать лекцию по накатанному пути, я перебиваю и хорошо поставленным голосом политтехнолога осведомляюсь:

– Послушайте, Сэм, разве это действительно лучшая идея из возможных?

– Ну, кхм, вообще-то да. У нас демократия. У всех равные возможности.

– Но ведь можно эмигрировать, даже не выиграв в лотерею, – если выиграет член твоей семьи. Это справедливо?

– Видите ли, мисс Холлистер, мы не можем разлучать членов семьи. Это слишком большая трагедия. Вы, конечно, понимаете.

Я одергиваю себя. Здесь мне ловить нечего. Я, конечно, могу возмущаться из-за того, что почти десять лет не могла создать семью с любимым человеком, что из-за невежества кучки фанатиков я сижу здесь и молюсь за свою жизнь и что из-за каких-то моральных уродов, нашедших в лотерее лазейку, мы с Линн потеряли наш последний шанс.

Вместо этого отвечаю:

– О да, я очень хорошо понимаю, что такое разбитая семья.

Сэм, несколько ошарашенный, возобновляет лекцию сначала неуверенно, однако быстро приходит в себя. Он говорит, что обязан вкратце рассказать о последующих шагах для выигравших и для проигравших в лотерею, и начинает с психотерапии – проходить ее необязательно, но настоятельно рекомендуется. Можно сразу же после собеседования – психотерапевт ожидает в комнате, расположенной далее по коридору. Новый закон разрешает эвтаназию, однако прежде чем решаться на неё, следует проконсультироваться с психотерапевтом.

Затем он рассказывает, чего ждать, если я вытяну счастливый билет. Вместе с остальными меня перевезут на другой континент – на самолете или на корабле. Страну назначения определят позже, в другой лотерее. Родители и дети эмигрируют вместе, однако их дальние родственники могут оказаться в другой стране.

– Вы готовы? – Вопрос застает меня врасплох.

– Вам нужно еще немного времени? – спрашивает Сэм с пониманием в голосе.

– Нет. Все нормально. Говорите.

Я жду, что он откроет конверт или взглянет на экран или еще что-нибудь в этом роде. Однако Сэм кладет руки на стол и произносит:

– Сожалею, мисс Холлистер. Вы не сможете эмигрировать.

Я иду по коридору, минуя кабинет психотерапевта. У меня на душе спокойно. Я переживаю не за себя – за Линн. Как только Сэм вынес приговор, я поняла: теперь я должна убедить Линн уезжать без меня. Она должна жить долго и счастливо. Миру нужна ее сила, страсть, оптимизм, красота. Что до меня, то я умру вместе с миллионами таких, как я, и это, как ни странно, утешает.