вопросам. Однако к концу года выяснилось, что к этому важнейшему делу начинает примазываться какое-то жулье и «раскрадывается таким образом государственное имущество чудовищно». Реакция Ленина была более чем определенна:

«…я за расстрел по таким делам» [Л: 54, 57].

Можно ли дать точную оценку этим ленинским поступкам и действиям с точки зрения обычных обывательских «добродетелей» или мерок? Так «добренький» он был или не очень? Для того чтобы разобраться в этом вопросе, понять, каковы отправные, исходные побудительные мотивы его поступков, попробуем проанализировать еще один очень простой эпизод…

Май 1919 года. Советская Республика окружена кольцом фронтов. Всюду упорные бои. В тылу то тут, то там вспыхивают контрреволюционные мятежи. Красная Армия нуждается во всем: в оружии, обмундировании, продовольствии, лошадях… Приходится прибегать к реквизициям. И вот 13 и 14 мая в Совнарком поступают два письма. Одно из Ярославской губернии от крестьянина Ф. Романова, второе из Московской губернии от крестьянина И. Калинина. Оба жалуются на неправильную реквизицию лошадей.

Эти письма направляются в мобилизационную комиссию при Главном полевом штабе, но оттуда почему-то их пересылают в Особую комиссию по столичным делам. Здесь они попадают в руки одного из сотрудников, который, прочитав крестьянские бумаги, пишет свою резолюцию…

Но прежде чем сказать, как и что он написал, давайте попробуем на минутку стать на точку зрения этого работника…

Идет гражданская война. Республика в огне. Положение чрезвычайно напряженное. В такое время надо думать о судьбах мировой революции или по крайней мере о судьбах миллионов… И вот именно в этот напряженнейший момент какие-то явно несознательные крестьяне хлопочут о каких-то двух несчастных кобылах, т.е. о своих сугубо шкурных интересах… Исходя из этой чиновничьей логики (которая и состоит в том, что интересы государства и интересы людей, населяющих это государство, рассматриваются как нечто обособленное и самостоятельное), он и пишет свою резолюцию: «Работы и так много, пустяками заниматься некогда».

20 мая (в тот же день, что и телеграмма о Булатове) крестьянские письма с этой резолюцией попадают на стол к Владимиру Ильичу…

Но прежде чем сказать, как он реагировал на приведенную резолюцию, давайте попробуем на минутку стать на точку зрения крестьянина…

Революция дала крестьянину землю. Это то, о чем многомиллионное крестьянство России давно мечтало, и оно готово защищать Советскую власть… Но полученную землю надо обрабатывать, а война выбила лошадей, коров… Если у тебя есть земля и есть лошадь, можешь пахать, сеять, убирать урожай – все ясно. А если нет лошади? Тогда, к сожалению, тоже все ясно: надо шить суму и идти побираться… Только вот подавать некому, ибо в стране голод.

Таким образом, для крестьянина Ф. Романова или И. Калинина вопрос о лошади это один из главных жизненных вопросов. И когда к Ленину попадают крестьянские бумаги с резолюцией «пустяками заниматься некогда», он пишет свою резолюцию:

«…в Государственный контроль для ареста ответившего так чиновника» [Л: 50, 319].

В этом конкретном споре между чиновником и крестьянином по проблеме – что есть главное, а что «пустяки» – Ленин стоял на позиции крестьянина. Для него Советская власть являлась понятием, охватывающим не только процессы и события «мирового масштаба», но и судьбу каждого рабочего, каждого крестьянина. И человек, который мог считать жизненно важный для труженика вопрос «пустяками», – такой человек, по мнению Ленина, не мог быть работником Советской власти.

И, наконец, еще один эпизод…

Весной 1919 года Ленин получил большое открытое письмо от воронежского профессора М.П. Дукельского, «письмо, – как выразился Владимир Ильич, – злое и, кажется, искреннее». Дукельский писал о неправильной, с его точки зрения, политике, проводившейся по отношению к интеллигенции, о засоренности большевистской партии авантюристическими элементами и привел, в частности, случай, когда «начальник отряда, расквартированного в учебном заведении, где я преподаю», потребовал, «чтобы я обязательно спал с женой в одной кровати».

Ленин опубликовал это письмо в «Правде», сопроводив его своим ответом.

«Если бы мы „натравливали“ на „интеллигенцию“, – писал Владимир Ильич, – нас следовало бы за это повесить. Но мы не только не натравливали народ на нее, а проповедовали от имени партии и от имени власти необходимость предоставления интеллигенции лучших условий работы. Я это делал с апреля 1918 года, если не раньше».

Подробно разъяснив этот вопрос, Ленин далее пишет:

«Автор требует, чтобы мы очистили нашу партию и наши правительственные учреждения от „бессовестных случайных попутчиков, от рвачей, авантюристов, прихвостней, бандитов“.

Правильное требование. Мы его давно поставили и осуществляем. …Пойманных бандитов, рвачей, авантюристов мы расстреливаем и расстреливать будем. Но, чтобы очищение шло полнее и быстрее, надо, чтобы искренняя беспартийная интеллигенция помогала нам в этом. …Если употребить выражение открытого письма, тогда муки родов нового общественного уклада значительно сократятся и облегчатся».

И, наконец, Ленин обстоятельно разбирает тот случай, который приводит в своем письме Дукельский… Хотя известно, пишет Владимир Ильич, «что в „среднем“ на российского гражданина никогда по одной кровати не приходилось», желание «интеллигентных людей иметь по две кровати, на мужа и на жену отдельно, есть желание законное (а оно, несомненно, законное)…».

Но

«был ли неправ начальник отряда в данном случае? – спрашивает Ленин. – Если не было грубости, оскорблений, желания поиздеваться и т.п. (что могло быть и за что нужно карать), если этого, повторяю, не было, то, по-моему, он был прав. Солдаты измучены, месяцами не видали ни кроватей, ни, вероятно, сносного ночлега вообще. Они защищают социалистическую республику при неслыханных трудностях, при нечеловеческих условиях, и они не вправе забрать себе кровать на короткое время отдыха? Нет, солдаты и их начальник были правы.

Мы против того, чтобы общие условия жизни интеллигентов понижались сразу до средних… Но война подчиняет себе все, и ради отдыха для солдат интеллигенты должны потесниться. Это не унизительное, а справедливое требование» [Л: 38, 220 – 222].

Владимир Ильич всегда стоял на точке зрения рабочего, трудящихся масс, на точке зрения защиты интересов пролетарской революции.

«…Я передумывала всю его жизнь, – говорила после смерти Ленина Крупская, – и вот что я хочу сказать вам. Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным»[118].

Это было главным, что определяло его позицию в жизни. И позицию как ученого, теоретика, мыслителя и позицию как человека. Без этого никогда нельзя понять движущие мотивы, причины его поступков. Потому что исходили они не из понимаемых по-мещански тех или иных добродетелей «вообще».