Анна применила проверенный принцип «разделяй и властвуй», чтобы поссорить влиятельные фамилии. Молодой фаворит Петра II Иван Долгоруков уже 27 февраля был «выключен» из майоров гвардии, а 5 марта его посадили под домашний арест и потребовали вернуть вещи «из казны нашей». В течение одной недели, с 8 по 14 апреля, последовали ещё несколько указов касательно семейства Долгоруковых. Хитроумный Василий Лукич сначала был отправлен в почётную ссылку губернатором в Сибирь, но уже через несколько дней лишён чинов и сослан в свои вотчины. М.В. Долгоруков направлен губернатором в Астрахань, И.Г. Долгоруков — воеводой в Вологду; «верховник» Алексей Григорьевич с братом Сергеем — в деревни. Царский манифест во всеуслышание объявил о причинах опалы: Долгоруковы «заграбили» казённые деньги и вещи на несколько сотен тысяч рублей, намеренно отвлекали юного императора «от доброго и честного обхождения», заставили его обручиться с девицей из своей фамилии, поездками на охоту расстроили здоровье государя и способствовали его смерти. «Бессовестные и противные поступки» Василия Лукича обозначались намёками: «…дерзнул нас весьма вымышленными и от себя самого токмо составными делами безбожно оболгать и многих наших верных подданных в неверство и подозрение привесть». Старый дипломат, своим надзором и внушениями сильно разочаровавший вверенную его попечению императрицу, был надолго заперт в монастырской тюрьме, откуда мог выходить только в церковь. Единственным утешением узника стало келейное застолье с сочувствующей братией под возгласы нетрезвого иеродиакона: «Спаси Христе Боже князя Василия Лукича на многие лета».

Однако «верховники»-фельдмаршалы В.В. Долгоруков и М.М. Голицын получили от Анны по семь тысяч рублей. Кроме того, последнего императрица назначила обер-маршалом собственной коронации и пожаловала четырьмя волостями в Можайском уезде; жена князя стала первой дамой двора — обер-гофмейстериной, а сам он — президентом Военной коллегии.

Не означали ли царские милости, что боевые генералы в решающий момент дрогнули? 25 февраля оба фельдмаршала никак себя не проявили, а армейские полки столичного гарнизона не оказали «верховникам» никакой поддержки, тогда как во время чтения утверждённых Анной «кондиций» войска охраняли правителей в Кремлёвском дворце. Датский посланник Вестфален рассказывал, как М.М. Голицын у ног Анны просил её о прощении и оправдывался, что «хотел защитить наше несчастное потомство от такого произвола, назначив благоразумные границы их (монархов. — И.К.) непомерной власти и власти фаворитов, которые немилосердно нас мучили». М.М. Голицын скончался в самом конце 1730 года при не вполне понятных обстоятельствах; его старший брат прожил ещё несколько лет вдалеке от двора, прежде чем его обвинили в не слишком значительных по нормам той эпохи служебных злоупотреблениях (покровительство зятю при получении наследства) и заключили в каземат Шлиссельбургской крепости.

Торжества по случаю коронации государыни проходили с 28 апреля по 5 мая. Ради них был временно снят траур по Петру II — 27-го числа «объявлено всем, чтоб по полудни печалное платье сложили, а надели цветное, как при дворе ея величества, так и протчие», кому предстояло присутствовать на торжестве «со всякими радостными забавы».

В девятом часу утра 28 апреля 37-летняя московская царевна и вдовая курляндская герцогиня вышла из «чертогов» Кремлёвского дворца навстречу главному событию в своей жизни. Пройдя сквозь строй гвардейцев с ружьями «на караул» и склонёнными знамёнами, она вступила в Успенский собор. Там под балдахином красного бархата на устланном дорогими коврами помосте был водружён «алмазный» трон царя Алексея Михайловича работы персидских мастеров из сандалового дерева, покрытого золотыми и серебряными пластинами, украшенными драгоценными камнями. На специально огороженных «галереях» государыню ожидали впущенные по «билетам» иностранные посланники, отечественный генералитет, представители «знатного шляхетства», дамы и девицы первых четырёх классов.

Шествие открывал отличившийся во время переворота подпоручик кавалергардов и генерал-майор князь Никита Трубецкой. Императорские регалии (изготовленную к церемонии ювелиром Готфридом Дункелем корону, державу, скипетр и мантию) несли главные герои недавних событий, становившиеся первыми фигурами нового царствования: фельдмаршал И.Ю. Трубецкой, князь А.М. Черкасский, новоиспечённый граф вице-канцлер А.И. Остерман, дядя царицы В.Ф. Салтыков и генерал-кригскомиссар Г.П. Чернышёв. Тяжёлый шлейф держали в руках камергеры во главе с обер-гофмейстером С.А. Салтыковым; в этой группе скромно присутствовал пока ещё мало кому знакомый Эрнст Иоганн Бирон.

Постановщиком и главным исполнителем церемонии стал новгородский архиепископ Феофан Прокопович. Он попросил Анну прочитать Символ веры, надел на неё тяжёлую мантию-«порфиру» с аграфом из алмазов, возложил на склонённую голову государыни корону и вручил ей державу и скипетр из «большого наряда» московских царей. Поверх порфиры впервые была возложена бриллиантовая цепь ордена Святого Андрея Первозванного. Также впервые в чин коронации была включена особая молитва, прочитанная коленопреклонённой императрицей — она благодарила за «сохранение от всех скорбей и напастей» и просила «вразумить и управить мя в великом служении сём». Грянувшее многолетие было заглушено пушечной пальбой и беглым огнём выстроенных полков…

В поздравительном слове Прокопович посочувствовал государыне, риторически вопрошая: «Кому не известны бывшия твоя доселе скорби?» — имея в виду её вдовство в европейском захолустье, смерть державного дяди, бесчестье и гонение. Неожиданное восшествие на престол — «по долгом из утра туманном помрачении, как стала пора к славному сему шествию всечистым сиянием просветилось». Далее можно было говорить только о Божьей милости — не мог же архиепископ изобразить реальные условия воцарения императрицы с подписанием и последующим «изодранием» «кондиций».

После миропомазания Анна причастилась в алтаре по священническому чину. По окончании литургии она поклонилась «прародительским гробам» в Архангельском соборе, посетила царскую домовую церковь Благовещения и медленно удалилась во дворец, объявив перед этим о новых пожалованиях в чины и раздав памятные золотые медали: на лицевой стороне была изображена императрица в профиль, на оборотной — скипетр, корону и державу ей вручали Вера, Надежда и Любовь под девизом «Богом, родом и сими»; подразумевалось, что царским венцом Анна была обязана воле Всевышнего, происхождению и собственным добродетелям — никому и ничему более.

Затем последовал парадный обед в Грановитой палате. Во время «стола» «при игрании на трубах и литаврах» провозглашались тосты за здравие её величества, членов императорского дома, членов Синода, всех верноподданных. На площади же были выставлены два жареных быка и фонтаны с белым и красным вином; впрочем, они были предоставлены «в вольное употребление» только после окончания императорского пира, дабы не оскорбить двор и гостей неизящной гульбой простолюдинов. Анна милостиво изволила бросать из окна памятные коронационные жетоны. Под занавес, возвращаясь в «чертоги», она пожаловала камергера Бирона в обер-камергеры (начальники придворного штата) — на этой должности он будет находиться до конца её царствования.