Массовая корейская миграция на российский Дальний Восток началась во второй половине XIX в., вызвана она была экономическими причинами. В отличие от китайцев, которые были очень мобильны и распространились по всей территории Российской империи, корейцы расселялись очень компактно, главным образом на юге Дальнего Востока, несмотря на то, что их община почти в три раза превышала китайскую. Согласно переписи населения 1937 г., в СССР проживало 172 тыс. корейцев[178].

Советская власть, получившая в наследство нерешенный корейский вопрос, пыталась урегулировать его при помощи кампаний по отселению корейцев с приграничных территорий и тотальной паспортизации корейского населения. Первое массовое отселение от границы корейцев, фактически японских подданных, провели в 1929–1930 гг., в результате чего из Владивостокского округа в Хабаровский переселился 3371 чел., по большей части добровольно[179]. Однако из-за коллективизации и сопровождающей ее «кулацкой» ссылки этническая «зачистка» Дальнего Востока была отложена. В 1933–1934 гг. в СССР была проведена паспортизации населения с целью административного демографического учета и надзора. Административно-территориальные единицы делились на обычные и режимные. В последних население, отнесенное сотрудниками милиции или ОГПУ на основе имеющихся у них учетных данных к «неблагонадежным» и «социально опасным» элементам, не паспортизировалось, а выселялось за пределы режимных районов. К «отказникам» относили «лишенцев», бежавших из сельской местности «кулаков», перебежчиков, бывших царских офицеров и жандармов, бывших заключенных и ссыльных, советских работников японских концессий и др. Кампания по введению паспортной системы не обошла и корейцев, в том числе дальневосточных. В отличие от китайцев, которые находились в СССР только с целью заработка, корейцы были заинтересованы в том, чтобы остаться здесь на постоянное местожительство, поэтому охотно получали паспорта, меняя при этом японское подданство на советское. Однако около 56 тыс. чел., в том числе корейцев, были вынуждены покинуть Дальневосточный край[180]. Таким образом, в ходе паспортизации Дальний Восток частично был освобожден от «неблагонадежных» и «социально опасных» элементов на фоне оккупации Северо-Восточного Китая – Японией.

С этого времени население было подвергнуто тотальному оперативному учету, а дальнейшие постановления только усиливали уже заведенный порядок. Кроме того, определился гражданско-правовой статус корейского населения. Основная часть имела советское гражданство, «отказникам», высланным с Дальнего Востока как «неблагонадежный элемент», был присвоен статус административно высланных. Их ряды в первой половине 1930-х гг. пополнили интернированные воинские части Китая, среди которых были корейцы. В связи с тем что к 1937 г. советская граница уже была закрыта и инфильтрация через границу закончилась, «нелегалов» (перебежчиков) из числа корейцев на территории СССР оставалось не много.

Июньская ориентировка 1933 г. заместителя председателя ОГПУ при СНК СССР Я.С. Агранова определила корейцев, наряду со служащими КВЖД, русскими эмигрантами в Китае, китайцами и др., как «японских шпионов»[181]. С этого времени в отношении корейского населения органы ОГПУ начали проводить единичные репрессии. По обвинению в «японском шпионаже» в 1933 г. было задержано 213 чел., в 1934 г. – 104 чел.[182]

В апреле 1937 г., в рамках подготовки к проведению массовых репрессий 1937–1938 гг., в газете «Правда» была опубликована статья «Иностранный шпионаж на советском Дальнем Востоке», которая открыто называла корейцев (как и китайцев) «японскими шпионами» и призывала советское общество к борьбе с «иностранными агентами»[183].

В конце июля 1937 г. И.В. Сталин, назначая Г.С. Люшкова начальником НКВД по Дальневосточному краю, инструктировал его: «Война с Японией неизбежна; Дальний Восток, несомненно, станет ареной боевых действий. Необходимо очистить армию и тыл наиболее решительным способом от вражеских шпионов и прояпонских элементов. Япония имеет основу для шпионажа и подготовки восстания посредством корейцев и китайцев»[184]. Именно с именем Г.С. Люшкова ассоциируются массовые репрессии 1937–1938 гг. на Дальнем Востоке. В регионе аресты и осуждения по основным «национальным» операциям не были массовыми: по «польской» репрессировали около 400 чел., по «харбинской» – около 450, а лиц, обвиняемых в «немецком» шпионаже, в крае не было выявлено. В то время как с целью очищения приграничных территорий в ДВК были проведены две крупные репрессивные кампании против корейцев и китайцев. При Люшкове в ходе депортационных кампаний с Дальнего Востока в Казахскую и Узбекскую СССР переселили около 172 тыс. корейцев, в Синьцзян – около 7 тыс. китайцев. Кроме того, еще около 11 тыс. китайцев были репрессированы в рамках так называемых китайских операций.

В рамках идущих массовых операций Большого террора на Дальнем Востоке с постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О выселении корейского населения пограничных районов Дальневосточного края» от 21 августа 1937 г. начинается первая в СССР высылка по этническому признаку. Ее результатом стало переселение около 172 тыс. советских корейцев в Казахскую и Узбекскую ССР[185]. На подъеме депортационной кампании 19 сентября 1937 г. нарком внутренних дел Н.И. Ежов с санкции Политбюро ЦК ВКП(б) подписывает приказ НКВД СССР № 00593. Как нам представляется, цели у депортации 1937 г. и начатой в сентябре 1937 г. «харбинской» операции были разные. Переселение осуществлялось по этническому признаку с целью очищения приграничных территорий от крупной корейской колонии, а «линейная» акция была направлена на физическое уничтожение определенных приказом целевых групп по признаку «связь с японским государством». Однако их связывает то, что зимой-весной 1938 г. часть депортированных корейцев в Казахской и Узбекской ССР репрессировали в рамках приказа № 00593.