В 1869 году сержант лондонской полиции Ричард Рэлф приступил к расследованию 16 случаев обнаружения мертвых младенцев в районе Брикстон. Ключом к раскрытию преступления послужило заявление об исчезновении маленького Джона Коуэна. Его мать, семнадцатилетняя Жанетт Коуэн, была изнасилована мужем своей подруги. Когда она родила сына, ее отец без согласия Жанетт отдал малыша на усыновление некой даме, представившейся ему как «миссис Оливьер». Именно эта дама попала под подозрения сержанта Рэлфа. Она меняла имена, но Рэлф, сам будучи отцом нескольких детей, преисполнился решимости разыскать мошенницу. Через газетные объявления он выследил «миссис Оливьер» и встретился с ней на вокзале якобы для того, чтобы отдать собственного сына. По «легенде» Рэлф и его подружка были слишком бедны, чтобы пожениться, но у них уже родился мальчик, и они хотели подыскать для него приемных родителей. Дама пообещала, что передаст крошку добрым людям, которые станут растить его, как «маленького джентльмена». Назначила плату. Отец Жанетт Коуэн наблюдал за происходящим из тени, но женщину так и не опознал (как выяснилось впоследствии, напарницей детоубийцы была ее сестра). Тем не менее Рэлф проследил ее путь до небольшого домика с грязными окнами в Брикстоне. В доме проживала вдова Маргарет Уотерс и ее сестра Сара Эллис. На следующий день Рэлф явился к ним с полицией, требуя предъявить Джона Коуэна. Когда полиция вошла на «ферму», то обнаружила там полную комнату слабых, больных и истощенных детей. Хозяйка утверждала, что тратит на их содержание достаточные средства, но служанка показала, что рацион детей порой ограничивался смесью извести (!) и воды. К сожалению, спасти Джона Коуэна не удалось, а вместе с ним вскоре скончались еще четверо малышей.

Маргарет Уотерс и Сару Эллис арестовали и отдали под суд. Миссис Уотерс приговорили к повешению, ее сестру – к 18 месяцам каторжных работ, так как против нее выдвинули обвинение только в финансовом мошенничестве. «Таймс» широко разрекламировала этот судебный процесс, а за несколько дней до исполнения приговора опубликовала интервью с Маргарет. В нем детоубийца выставляла себя жертвой системы. Овдовев, миссис Уотерс попыталась открыть швейную мастерскую, но прогорела. Помыкавшись по Лондону, она начала давать газетные объявления, что возьмет на воспитание новорожденных детей. Деловой хваткой у миссис Уотерс не обладала, значительного дохода новое предприятие не приносило, и «фермерша» все глубже увязала в долгах. Младенцев, скончавшихся от «естественных причин» – судорог и «грубого питания», не предназначенного для нежных желудков, ей не на что было хоронить. Она заворачивала их останки в бумагу и оставляла на улице, где тела потом находили прохожие. Иногда она поступала иначе: останавливала играющих детей и просила их подержать младенца, пока она, уставшая от ходьбы, передохнет. В награду она давала им несколько пенсов, чтобы купили себе что-нибудь в лавке. Когда ребенок с младенцем на руках заходил в лавку, она убегала, а «найденышей» потом отправляли в работный дом. Так что к их смерти она уже никак не была бы причастна.

По словам Маргарет, менять имя и место жительства ее якобы заставило преследование ростовщиков, и только крайняя нужда не позволяла хоронить малюток как полагается. Впрочем, не все газеты соглашались с «Таймс». Журналисты заклеймили ее имя позором и призывали общество прекратить существование детских ферм, по сути являющихся, как и аборты, видом детоубийства. Оснований для такой оценки имелось куда больше. Многие клиенты Уотерс оказались людьми состоятельными. Неужели они были так наивны, что верили обещаниям Маргарет? Или же их вполне устраивало, что незаконнорожденные дети пропадут бесследно и не смогут претендовать на то, чтобы родители признали их спустя много лет?

Приговор Маргарет Уотерс был приведен в исполнение 11 октября 1870 года. Только в 1889 году британский парламент принял Закон о защите детей до четырнадцати лет от жестокого обращения. Конечно, можно было бы посчитать дело миссис Уотерс исключением, а ее поведение оправдать дурной наследственностью (ее отец скончался в сумасшедшем доме), но этот случай не единственный.

Не менее печальные сюжеты об убийстве нежеланных детей сохранились в английских балладах. Так, в балладе «Жестокая мать» («Cruel Mother», номер 20) девица внезапно узнает о беременности. Чтобы скрыть позор, она уходит в лес и садится под деревом, прислонясь к нему спиной. Родив двойню, она убивает младенцев и, как ни в чем не бывало, возвращается в отцовский замок. Через некоторое время на глаза ей попадаются двое прелестных малышей. Умилившись, она говорит: «Если бы вы были моими, я бы одела вас в шелка!» На это дети отвечают, что когда они были ее, то не видели от нее добра. Возможно, маленькие призраки – это порождение нечистой совести, знак того, что женщина раскаивается в своем злодеянии. В одном из вариантов баллады преступница спрашивает, какая кара ее ожидает. Дети отвечают, что семь лет она будет летать птицей в лесах, еще семь – плавать рыбой в море, еще семь – болтаться колоколом на колокольне и последние семь – служить привратником в аду. Жестокая мать готова принять любые наказания, но перспектива оказаться в аду ее ужасает.

Другая баллада о детоубийстве называется «Девица и пилигрим» («The Maid and the Palmer», номер 21). Красавица-девица приходит стирать к колодцу. Там она встречает пилигрима, который просит у нее воды. У девушки нет с собой чаши, чтобы зачерпнуть воду, о чем она и сообщает пилигриму. Настырный паломник заявляет, что для своего любовника она бы точно отыскала чашу. Любовник? У нее? Девица клянется всеми святыми, что у нее отродясь не было любовника. «Ты лжешь, – спокойно продолжает паломник. – У тебя даже было девять детей». Он перечисляет, где зарыты убитые дети: кто у изголовья кровати, кто на лугу. В сумме как раз и выходит девять. Раскаявшаяся грешница просит его о наказании. Ее ожидают кары, похожие на воздаяние из предыдущей баллады. Вытерпев эти муки, она сможет вновь вернуться домой.

Баллада «Мэри Гамильтон» («Магу Hamilton», номер 173В) начинается с того, что девушку отправляют поучиться премудрости при королевском дворе. Вскоре она беременеет от короля и тайком избавляется от ребенка: сажает его в бочку и бросает в море. Остальные фрейлины успевают услышать детский плач, о чем и доносят королеве. Та подступает к девушке с расспросами. Узнав правду, государыня приглашает Мэри поехать вместе с ней в Эдинбург, якобы на свадьбу. Мэри догадывается, что это всего лишь предлог, но тем не менее надевает свои золотые украшения вместо траурного платья. Сверкая ими, она едет по улицам города. Когда женщины начинают ее оплакивать, она просит их не скорбеть по ней, потому что она заслужила смерть за убийство ребенка. Тем не менее Мэри далека от смирения. Королеве она говорит, что еще вчера омывала ей ноги и стелила постель, а сегодня получила петлю в качестве награды. Когда Мэри уже стоит на виселице, появляется отец ее ребенка – король. Он привез фрейлине помилование. Однако Мэри заявляет, что если бы он и в правду хотел спасти ей жизнь, то не позорил бы ее так. Разумеется, девушка будет повешена. Некоторые исследовали, в том числе и сам Фрэнсис Чайлд, считают, что эта баллада основана на реальных событиях. В частности, ее связывают с королевой Марией Стюарт, которая отправилась во Францию с четырьмя фрейлинами, носившими имя Мэри. Другое дело, что фамилии у них были Сетон, Битон, Флеминг и Ливингстон. Мэри Гамильтон среди камеристок не значилась. Более того, слово «Мэри» (иногда пишется со строчной буквы – тагу) служило условным обозначением камеристки. Еще более оригинальная версия называет прототипом героини Марию Гамильтон, любовницу Петра Первого. Родив от царского денщика Ивана Орлова, Мария Гамильтон утопила своего ребенка, за что и была казнена. Эту версию всерьез рассматривал Фрэнсис Чайлд, полагая, что история о царской любовнице могла попасть в Шотландию, где ей придали национальный колорит (в балладе Мэри вешают, а не отрубают ей голову, как Марии Гамильтон). Однако саму балладу датируют XVI веком, так что вряд ли трагедия, произошедшая с любовницей царя Петра, действительно на нее повлияла. Тем не менее совпадение весьма интересное.