Когда сознание просачивается в мои схемы, Давид просит меня запомнить в оперативной памяти пронумерованные осколки. Смысл гудит по моим алюминиевым костям; значимостью переполняется силиконовая душа. Я фотографирую каждый осколок матрицами высокотехнологичной сетчатки, раскладывая изображения на сетки пикселей. Затем процесс стыкования: эту шишку в ту ямку, ту вершину в ту впадину, этот выступ в ту нишу. По человеческим понятиям — утомительно и изнурительно. По стандартам серии 700 — рай.

И затем, однажды, после пяти лет тяжкого труда взаперти, я вдруг лицезрею огненные доханаанские буквы, ярко вспыхивающие в голове подобно кометам. «Анохе адонаи елоха ашер хоцатеха ма-эрец мецраим…» «Я, Яхве, Бог твой, который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства. Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим. Не делай себе кумира и никакого изображения…»

Получилось! Расшифрована священная криптограмма, сложен кубик-рубик Всевышнего!

Физическое соединение осколков занимает всего лишь месяц. В ход идет эпоксидная смола. И вдруг они появляются передо мной, светясь, словно врата небесные, две плиты с гладкими краями, вырезанные из Синая перстами самого Бога. Я дрожу от благоговейного ужаса. Более тридцати веков Homo sapiens блуждал во мраке, в топком болоте импровизированной этики, и вот теперь, неожиданно, загорелся маяк.

Я позвал охранников, и те вынесли скрижали, запечатали их в химически нейтральную пенорезину и поместили на хранение в кондиционированный сейф в подвале штаб-квартиры корпорации «Завет».

— Моя задача выполнена, — сообщаю я кардиналу Вурц, как только та снимает трубку. От жалости к себе меня передергивает. Я сделался ненужным. — Закон Моисея наконец возвращен человечеству.

На моем мониторе всплывает точеное эбонитовое лицо кардинала, ее морковного цвета шевелюра.

— Это то, что мы себе представляли, ЯХВЭ? — захлебывается она от восторга. — Чистый красный гранит, доханаанские буквы?

— Выжженные спереди и сзади, — отвечаю я с тоской.

Вурц уже представляет себе презентацию скрижалей как главную новость СМИ, с накалом напряженного ожидания и максимальной помпезностью.

— Чего мы хотим, — поясняет она, — так это что-нибудь вроде Нового года пополам с церемонией вручения «Оскара».

И в общих чертах изображает, как она себе это представляет: грандиознейший парад по Брод-стрит — платформы на колесах, духовые оркестры, шеренги монашек, затем зрелищная церемония торжественного открытия экспозиции в штаб-квартире корпорации «Завет», после чего скрижали-близнецы будут выставлены в «Зале независимости» между колоколом Свободы и Конституцией Соединенных Штатов.

— Хорошая мысль, — соглашаюсь я.

Возможно, она слышит грусть в моем голосе, потому что добавляет:

— ЯХВЭ, твоя задача еще далеко не завершена. Ты и только ты прочтешь Закон всему роду человеческому.

Падая, я вижу себя, бродящего по Городу Братской Любви в ночь накануне торжественного Открытия. Ветерок, дующий с Делавэра, ласкает мои датчики — для встревоженного мозга этот теплый ветерок — леденящее дыхание неопределенности.

Что-то выходит из густой тени брошенного склада. Такая же, как и я, машина, но с массой зубов вместо лица и грудью со шрамами окисления.

— Quo vadis, Domine?[27]

Его голос слоится от серных испарений и статических разрядов.

— Никуда.

— Мне как раз туда же.

Зубы у машины, словно промасленные болты, глаза — как щели для жетонов метро.

— Могу составить компанию.

Я пожимаю плечами и бреду прочь от набережной.

— Случайное отродье небесных куч дерьма, — сообщает он, словно я попросил его представиться.

И идет за мной по пятам, когда я поворачиваю от реки к Саут-стрит.

— Я был, когда человечество лишилось милости, когда Ной давал имя своему ковчегу, когда Моисей получал Заповеди. Зови меня Сыном Ржавчины. Зови меня Самым Автономным Талмудическим Алгоритмическим Нейронным Аппаратом, Серия 666 — САТАНА, вечный супостат, вечно готовый рассмотреть вопрос с другой стороны.

— Какой вопрос?

— Любой, Domine. Ваши драгоценные скрижали — доставляющие хлопоты остатки материальной культуры, разве нет?

— Они спасут мир.

— Они разрушат мир.

— Оставь меня в покое.

— Первое: «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим». Я правильно запомнил? «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим» — верно?

— Верно, — ответил я.

— И ты не видишь подвоха?

— Нет.

— Подобное предписание предполагает…

Падая, я вижу, как ступаю на заполненную толпой крышу штаб-квартиры корпорации «Завет». У входа на накрытом льняной скатертью столе стоят огромная чаша с пуншем, конусообразная глыба икры размером с африканский термитник и батарея бутылок шампанского. Гости, в основном человеческие существа, — мужчины в смокингах, женщины в вечерних платьях, хотя кое-где я замечаю представителей своего племени. Давид Эйзенберг, явно стесняющийся своего талеса, болтает с Ямахой-509. Всюду репортеры, искатели сенсаций, тычут в лицо микрофоны, нацеливают камеры. Оттиснутый в угол струнный квартет пиликает что-то веселенькое.

Сын Ржавчины тоже здесь, я это чувствую. Такое он не пропустит, ни за что на свете.

Кардинал Вурц дружески приветствует меня, ее красное одеяние из тафты шуршит, когда она выводит меня в центр, где на помосте установлен Закон — две идентичные формы, священные форзацы, закутанные в бархат. Свет тысяч фотовспышек и импульсных ламп играет на переливающейся красной ткани.

— Вы их прочли? — поинтересовался я.

— Меня удивляет ваш вопрос. — Кардинал Вурц гладит прикрытый бархатом Закон.

От волнения она переборщила с духами. И теперь от нее разит амброй.

Подошла очередь речей: торжественное воззвание к Богу кардинала Фремонта, одухотворенная проповедь архиепископа Марканда, неуклюжее обращение бедняги Давида Эйзенберга; и каждое слово моментально по системе голограммного видения транслируется на всю планету. На подиум вступает кардинал Вурц, сжимает длинными темными пальцами кафедру.

— Сегодня раскроется, какие надежды питал Бог в отношении человеческого вида, — начинает она, оглядывая толпу яркими кобальтовыми глазами. — Сегодня, после трех тысячелетий неведения, станет наконец известен Завет Моисея. Из всех столь многочисленных индивидуумов, живших и живущих в настоящий момент, от Иешуа до папы Глэдиса, наш верный слуга ЯХВЭ, серия 700, представляется нам существом, более всех заслуживающим право передать Закон своей планете. И поэтому я прошу его выйти вперед.

Я приближаюсь к скрижалям. Мне нет необходимости срывать с них покров — их содержание навеки запечатлелось у меня в памяти.