Смотри: достаточно взять рукоять в ладонь, а лезвие обухом прижать к предплечью. Если враг схватит тебя за волосы или одежду, ударь сверху вниз, вот так. Не отпустит — лишится пальцев, а отпустит — смело шагай к нему, бей рукоятью в подбородок, а затем остриём в живот.

У Красы загорелись глаза.

— Научишь?

— Непременно.

— Отлично. Тогда пойдём скорее к Брезеню, попросим у него подкольчужник и какие-нибудь латы из старья…

— Нет, госпожа моя, — покачал головой Идрис, — сперва нужно разучить движения с тенью. И повторять их по многу раз, тренируясь во славу Небесного Воина трижды в день.

Краса вздохнула чуть разочарованно, однако возражать не стала.

— Ладно, согласна. Но только покажи ещё раз, помедленнее.

Идрис кивнул:

— Хорошо. Я обязательно научу тебя и этому, и многому другому. Жена должна уметь защищать свою жизнь и честь, когда мужа нет рядом.

— А меня научишь? — с насмешливой ухмылкой встрял Благослав.

«Сперва вести себя научись не как свинья», — зло подумала Краса. А Идрис ответил с невозмутимым спокойствием:

— Не знаю, что и сказать тебе, воин. В краю, где я родился, считается допустимым, когда отец учит сына, муж — жену, амир — своих слуг, а Небесный Воин — своих верных. Решай сам, какой путь избрать.

И амираэн вновь отвернулся к невесте.

— Эй… И что это было? — тихонько спросил Благослав, ни к кому, собственно, не обращаясь. Однако наследный княжич ответил ему, пряча улыбку:

— Тебе, братец, только что вежливо объяснили: для обучения придётся сменить веру и поступить на службу к амиру. Надеюсь, вариант с замужеством ты не рассматриваешь?

— Да ну тебя, Милош, — фыркнул Благослав. — Тоже мне, тайное знание. На кравотынские формы каждый день полгарнизона с крыльца таращится. Сам научусь.

Оставшиеся до обручения дни промчались, словно ветер в поле. Уже вынесли в прихожий зал сундуки с приданым на показ жениховой родне, подготовили невесте три положенных наряда: прощальный, обручальный и замужний, и рубаху для жениха, которую должна была бы вышить Услада, но на самом деле над ней потрудились все умелицы из княжьей швейной мастерской. Целая стайка дочерей Радогостовых ближников проводила княжну в мыльню. Не столько ради чистоты затевался этот поход, сколько для прощальных песен и облачения невесты в последний девичий наряд.

— Ты рябина ли, рябинушка,

Ой, рябина кучерявая,

Ты когда взошла, когда выросла? — нежно, жалостливо пели подружки, ведя Красу под руки сперва через все хоромы, а потом и по двору.

— В хлябь взошла, травоставом выросла,

Да при жаркой суши вызрела, — отвечала им Краса такими знакомыми, много раз слышанными на чужих свадьбах словами.

— Ой, зачем же ты пошатилася,

Да к сырой земле приклонилася?

— Не сама собой пошатилася,

Пошатили меня ветры буйные,

Приклонили к земле дожди шумные.

— Ой, Усладушка Радогостовна,

Ты зачем от нас во замуж пошла,

Зачем рано так поизволила?

— Ой подруженьки, вы голубушки,

Спотакнули меня люди добрые,

Сговорил кормилец батюшко,

В чужедальнюю сторонушку,

Ой, за удалую головушку…

Внешне старательно изображая печаль, внутри Краса ликовала. Её собственная свадьба с Венселем, больше похожая на продажу мешка залежалой репы, оставила в душе горький след, чувство, будто драгоценный и важный подарок ей не вручили, а небрежно сунули в руки завёрнутым в грязную тряпку. Но теперь она сполна получит своё. Это ей, а не Усладе, девушки нынче пели провожальную, для неё топили баню и мели двор. Амираэн завтра наденет красную рубаху и внесёт её в храм на руках. И свадебные обручья будут сверкать на её запястьях. А потом под пение жрецов Идрис поведёт её вокруг храмового очага с чистым огнём и трижды позовёт по имени, а она — откликнется. За порогом храма их встретят хмелем и зерном. Они пойдут пешком, рука об руку, по улицам посада, а народ будет вывешивать за окна рушники, сыпать под ноги свежескошенную траву и выспрашивать у Идриса: кто такая с тобой? А тот станет отвечать каждому: это моя хозяйка…

Но всё должно будет случиться лишь завтра. А пока Краса провожала в девичьем тереме свою последнюю вольную ночь. По уму ей полагалось сей миг прилежно молиться Небесным Помощникам, и для того Стина раньше обычного оставила её одну. Но вместо молитв Краса, улёгшись на подоконник и высунув голову за окно, любовалась тонким серпиком растущей луны и россыпью звёзд на бархатно — чёрном небе. «Жаль, конечно, что я почти утратила дар, — думала она, с удовольствием вдыхая свежие запахи ночи. — Зато слух, нюх и зрение никуда не делись, уже хорошо. И звериные языки. Теперь главное — не расслабляться: копить силу, упражняться в контроле и управлении внутренним потоком… Кто знает, вдруг со временем даже в этом теле удастся развить кое-какие способности?»

Не одна Краса коротала ночь без сна.

Нянька Стина беззвучно шептала слова молитв и отвешивала земные поклоны у лампад в Ольховецком храме, прося Небесных Помощников о милости для своей девочки.

Старый Ельмень маялся от ломоты в костях и беспокойно ворочался на постели в своей каморке.

Княжий маг Гардемир хмуро мерил шагами свой кабинет: нарастающие искажения в силе беспокоили его, словно предчувствие близкой грозы, но откуда надвигалась опасность, он не мог разобрать.

Амир Адалет развернул свой тайник и тоскливо наблюдал, как с каждым биением медленно, но неуклонно убывает свет внутри алого камня.

Князь Радогост задержался в читальне. В последнее время сон бежал от него, а заботы, наоборот, липли со всех сторон. Напрасно было ожидать, что управление княжеством перейдёт в новые руки легко и беспечально. Договор с Восточной Загридой о прокладке по её землям новой караванной тропы трещал по швам. Несколько приоградских караванов, вышедших в Тивердынь старой тропой, через Акхаладскую долину, бесследно исчезли в Диком поле. В свете этого князь был даже рад желанию будущего свёкра пройтись по землям полян огнём и мечом, но тивердинские торговые дома уже нынче требовали уплаты неустоек, а свои торговцы опасались пускаться в путь в преддверии войны. Не радовали и вести с заката. Элория грозила расторгнуть договор о беспошлинном провозе грузов из Заизенья по суше, морскую же торговлю делали невыгодной вконец обнаглевшие поморийские пираты. Вдобавок ко всему недавно в Ольховец вернулся княжич Благослав, которого жители Изгорья выставили вон из порученной ему крепости. За какие «заслуги» — предстояло ещё разобраться, так как посланец изгорского посадского схода