Умела бы рисовать — нарисовала бы, как он тонет в этих своих соплях дурацких. Ну мне иногда кажется, что пятнадцать лет — это такой специальный особенный возраст, который у девочек и парней вообще не похож. Как половые органы. Они же абсолютно разные! Мы такие умные уже, а эти полудурки ржут и соплями стреляются. Ну чего тут скажешь?

Сто ключ три два один!

* * *

Ирина Болеславовна дала мне тысячу рублей. Сказала, что я заработала. На уходе за рыбами и цветами.

Не знаю.

Она лежала в больнице десять дней. Цветы я поливала через день. Рыб кормить совсем не сложно. И всякие штуки им включать тоже несложно совсем.

Я не знала, что я работаю. Что зарабатываю деньги. Думала, я просто помогаю.

Я хотела отказаться. Но мам говорит: Вера, возьми.

Мы с ней вдвоем там были. Точнее, мама привезла Ирину Болеславовну из больницы. На такси, да. Она и сама могла бы. Но ИБ попросила. В больнице думали, что мама тоже родственница.

Все-таки жутко быть одной. Не без семьи, а без друзей. Я не представляю, как это. У меня есть Лилька и Сончита. И собака — мой друг. Я маме говорю про это. А она плечами пожимает: кесарю кесарево, а слесарю слесарево. Смешно, но непонятно. Так дед Котя говорил. Про то, что каждый сам решает, как ему жить.

Получается, что Ирина Болеславовна сама выбрала себе одиночество? А если бы мы не захотели помочь, как бы она тогда жила?

Думаю, что фигово. Но мам в этом не призналась. Она говорит:

— А ты заметила, у Ирины теперь постельное белье новое и халат нормальный?

Я не заметила. Я вообще в этот раз только на рыб смотрела. Привыкла к ним. А они не говорят. Были бы собаками — махали бы мне хвостами на прощанье.

Хотя хорошо, что рыбы не собаки. Они бы в одиночестве выли бы с тоски. Нежными голосами. Как эхо в песне про белые панамки.

Я, кстати, текст так и не выучила. И буду фоном петь, только «а-а-а».

У меня теперь есть собственная тысяча. Ну, не первый раз, у меня и раньше бывали большие деньги. Но эта — заработанная.

Я ее мысленно уже несколько раз потратила. Надо бы тушь для ресниц. Себе и маме.

И Марсюше вкусненького.

Подарки для всей семьи.

Интересно, а у рыб бывают лакомства? Праздничные?

* * *

Лилька пришла ко мне вчера и говорит: «Можно я у тебя в тишине посижу, мне плохо. А у тебя так тихо». Л сказала, что Динарка у нее опять айфон стырила поиграть и экран треснула, был скандал.

Я до сих пор дергаюсь при виде ее айфона. И как она меня тогда обыскивала, буду помнить всю жизнь. Неужели Лилька этого не понимает?

* * *

Завтра «детский праздник на лужайке» в честь святого Валентина, доблестного защитника нашей российской армии.

* * *

Лилька танцевала с Кириком Д. Я его не люблю. Правда.

Но мне ужасно было на это смотреть. Она же знала, как я по нему с ума сходила. А теперь пошла и пригласила его. А потом Л опять придет ко мне на кухню. По-моему, она меня просто использует!

А я вообще-то тоже танцевала, с Божедомским и с Пашкой. Ничего так. Только у них обоих ладони мокрые! Как-то странно. Они же разные совсем, и по росту, и по интересам, у них даже изо рта пахнет по-разному. А ладони одинаково мокрые. Это у всех парней, что ли?

Я бы спросила у Сончиты, но мне чего-то кажется, что она не знает. Ну то есть она сто раз трепалась про всех своих парней, какая она влюбленная и какие они прекрасные. А теперь она ходит везде с мобилой, у нее там живет ее Виталик, и Сончиту будто из реала выключили совсем. И это вообще не похоже на все предыдущие разы. Может, она до этого нам свистела? Но по-любому, раз у нее нынешний парень настоящий, должна же она знать, мокрые у него ладони или нет?

А у Л я спрашивать не хочу. Она вообще не должна была приходить сегодня вечером! Ее отец не хотел никуда отпускать. Из-за оценок или просто потому, что ему так захотелось, не знаю. Короче, Л переживала, пойдет она или нет, и мечтала, чтобы отец разрешил. И я мечтала вместе с ней. За нее. А надо было наоборот!

Но мы не ссорились! И это, кстати, обиднее всего, потому что я хотела ей сказать все, что я про нее думаю. А она домой ушла. Как раз после медляка с Кириком. У нее мобильник верещал, пока она танцевала. А потом Лилька трубку сняла — и сразу умотала домой! Я боялась, что Кирик попрется ее провожать. Но он не пошел. Я даже удивилась.

Но он меня не приглашал, кстати. Только Пашка второй раз. А я уже не хотела, я злющая была. А больше медляков не было, ВМ велела всем играть в «ручеек». Будто мы первачки из началки!

Но почему-то хорошо было! Казалось, что мы опять маленькие, без всяких влюбленностей, ГИА и мыслей про деньги. Когда ты маленький, ты не знаешь, что мир устроен очень криво, и не знаешь, как потом жить с таким знанием. Ну, мне сейчас так кажется. Может, я в первом классе тоже про смысл жизни думала, не помню уже.

А после «ручейка» Сончита, Пашка и те, кто в дом престарелых ездили, стали вспоминать про своих престарелых. И ВМ сказала, что мы туда обязательно еще поедем. А потом спохватилась, что у нас столько несъеденного и газировка стоит. И мы начали есть. Чуть ли не на скорость. А потом охранник зашел в класс и сказал, что пора сворачиваться. ВМ угостила охранника тортом и бутерами. И он засмеялся, сказал: «Гуляй, рванина, от рубля и выше», — и что у нас еще десять минут есть. И мы опять танцевали, в самый последний раз.

А вообще хороший валентайн был, только наши парни слишком мало нас приглашали, и то ВМ им напоминала. В том году хуже было, мне кажется. Или нет?

Я в том году только Кирика замечала, а на этот раз всех рассматривала. Было такое