Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Обращаю внимание, сколько бы они там мирных документов ни готовили, комары-мухи, а пока нас версты не разведут, мы глотку друг другу еще не раз перегрызем. – Верховой оторвался от Юго-западного фронта, выпустил синюю струю дыма и проводил ее взглядом аж до самого окна. Заметив отсутствие комиссара, поинтересовался: – А куда это чернявый наш запропастился?
– Серьгой своей торгует чернявый. – Эскадронный Ваничкин был явно доволен таким предположением.
– А тебе с того что катит, кум? – резанул его взглядом Кондратенко.
Орденоносец Ваничкин задумчиво поскреб свой тяжелый серый подбородок и решил пока остаться в союзе с Кондратенко.
– Фронт жиденький. – Комполка вновь уронил голову в карту, в поля, в речушки, в деревеньки. – Сильных сторон у нас с вами, товарищи, я не наблюдаю, правда, есть одно замечательное преимущество – до своих основных сил относительно недалеко. – И добавил: – В случае чего, конечно.
Командиры эскадронов шутку оценили.
– Значится, так, – продолжал Верховой, – постоим пока у пана ясновельможного, если, конечно, неучтенный «халлерчик» вдруг не объявится. Но тут будем полагаться на утешительные данные разведки.
И только Верховой хотел что-то уточнить у Кондратенко, как послышался за окнами бабий ор, визг и выстрелы…
Судя по их бестолковости, палили в воздух.
Кондратенко кинулся к двери прежде других. В дверях столкнулся с Матвейкой, ординарцем Верхового. Бросил на ходу:
– Что там еще?
– Народ идет к командиру слезу жалости предъявлять.
– Почто так? – Верховой вдавил в пепельницу остаток самокрутки.
– Тык обидели.
– Ась?!
– Обидели, говорю…
– Кто лапу приложил? – допытывался Кондратенко.
– Вестимо кто. Игнашка с Кузькой. Мать их!..
– Граммофон из хаты выволокли, что ль? – предположил Верховой и добавил: – Вместе с танцоркой.
– Сначала голубей всех побили, потом молодку в сено запихали.
– Твои ж ты мухи!
– Они ей ноги поднимать, а она – в морду. Оченна неприличная какая-то.
– Да уж, невоспитанная. А кто такова будет?
– А я почем знаю. Я на том сене не кувыркался.
– Ты мне, Матвейка, с праздничной стороны все обставить норовишь?! – вскипел тут Верховой.
– Непотребники из второго взвода третьего эскадрона над барышнею, дочерью управляющего… – Матвейка замялся, глянул осторожно на Ваничкина.
– Что ты на него бельма свои таращишь, ты на меня смотри, никчемный ты человек! Муха неуверенная!
Но Матвейка, мучаясь в поисках необходимых слов, отступил в сторону, всем своим видом давая понять Верховому, что больше, чем сказал, он уже не скажет. И эскадронный Ваничкин тут был ни при чем.
– Комиссара дело ромашкой расцвело, – кинул на ходу комполка. – А он серьгой своей где-то торгует…
Швырнул дверь в коридор и сам за комиссара все решил:
– Сифилитиков тех найти и в штаб на допрос. Выявить, кто из них первый исподнее девке на голову забросил.
– Не девке.
– Как не девке? – недоумевающе взглянул на ординарца.
– Вышло так – девку на бабу обменяли!..
– Ухватистей показалась? – хмыкнул Ваничкин, и один глаз его сделался масляным и блескучим, а другой оставался холодным и бесчувственным, заполненным недоверием ко всему миру.
– Ваничкин, я тебе Пилсудского в образе ящера в штаны подкину. – И комполка затопотал, загромыхал по коридорным половицам так, что они в прогиб под его ногой.
– Первого выявить бесполезно будет, – предупредил на всякий случай Матвейка.
– Это почему ж? – комполка резко остановился.
– Потому как первый, по имени Игнатий, шпагой проколот.
Комполка переглянулся с Кондратенко.
– Как есть шпагой, товарищ командир. Лично в том убедился.
– Ох, и интересно ж с тобой, Матвейка. Ты, брат, у меня то колотый сахар заместо соли, то соль заместо колотого сахара, – и показал ординарцу, как он легко его придушит одной рукой прямо сейчас. – Понял, тещина ты муха!
Стоило Верховому выйти на крыльцо Западного, как на него поперло свирепое бабье, вооруженное вилами, косами, ухватами, отвалами плугов, граблями…
– Бабу рвали, Бога крали! – прокричал кто-то по-русски из толпы.
Бабы креститься – от Бога к человеку, по-православному, одна только слева направо – от человека к Богу.
– Ты смотри, а поляков-то с кошкин хер, – сказал Верховой Кондратенко. – Утекли, значит, от греха нашего подальше «пшебешешники».
– Комиссара нам давай! – горлопанил народ.
– Пусть ответит, погромщик красный.
Мужички топтались позади баб в ожидании удобного случая. Под казачьи шашки лезть им не хотелось, но и своего шанса достать красного бойца из-под потных бабьих подмышек тоже упускать не собирались.
Несколько баб потребовали немедленных объяснений. Они скакали по большой луже, так что жижа от их тяжелых ног стреляла в сторону холеных ординарцев.
Одна из них, некрасивая, широкоплечая, короткорукая, с граблями наперевес, угрожала сварить комиссаровы яйца в крутом кипятке, если он сейчас же не пойдет к дому управляющего и сам все не увидит своими глазами!..
– Комиссар-то наш вовремя шары укатил! – бросил Кондратенко в сторону комполка.
– Да уж, без его мудей мы коммунизму никак не наладим.
Комполка пальнул в воздух.
Стало тихо.
Из лужи вышла та самая, некрасивая и горластая, баба.
– Предводительница ты, что ли, будешь? – Верховой медленно вернул револьвер кобуре. Так медленно, чтобы все успели заметить это его движение и по возможности оценили и успокоились. При этом кобуру он не застегнул и руку оставил лежать на ней.
– А ты кто? Комиссар, что ли? – спросила в ответ белая баба.
– Комполка. Тебе, дуре, того мало?
– Давай комиссара мне! – Она с размаху двинула граблей по стеклу знаменитого деникинского автомобиля с латинской литерой «v» на борту. Стекло разлетелось вместе с дубом и надвигавшейся с востока тучей, отражавшимися в нем.
Баба с размаху ударила еще раз, но уже по капоту, по изящной крышке бензобака.
– Ты шо, сучья твоя утроба, совсем рёху далась? – Облитый кожей, как орешек шоколадом, шофер наштадива кинулся к машине и заслонил собою капот, выказывая тем самым беспримерное мужество.
– А ну, гулка блудящая, пошла отсюдывы! – Матвейка с такою быстротой щелкнул бабу нагайкой по лицу, что многие пропустили коронный взмах его руки.
Из расплющенного носа бабы-предводительницы потекла кровь.
За бабу из толпы вышел мужик с топором. Замахнулся на Матвейку и рухнул.
– Кто то был?! – заорал, бешено сверкая глазами, Верховой.
Толпа отступила, но не ушла. Все смотрели на бившуюся в истерике бабу.
– Кто стрелял? – повторил вопрос Верхового Кондратенко.
Мальчик-часовой сделал шаг вперед:
– Просю прощения, – и голову склонил почему-то перед Кондратенко, давая понять, где тут для него алтарь.
Кондратенко быстро смекнул:
– Не ко мне, паря, вона комполка стоит.
Тогда мальчик улыбнулся Верховому:
– Ня вемь, как вышло так… сдается, испужался больно за братеню маёво…
– Отдай мне его, командир! – Белая баба расставила в черной луже свои толстые ноги,
