Шервуд также был озадачен спокойствием американской общественности. После полутора лет резкой антинемецкой пропаганды она была готова подставить другую щеку, несмотря на такое серьезное событие, как инцидент с «Рубеном Джеймсом». Тогда как отреагируют американцы, если Япония, которую американская пресса критиковала не так беспощадно, атакует крупную британскую военно-морскую базу в Сингапуре или вторгнется в Австралию? «Готова ли страна пролить кровь своих граждан, чтобы защитить уголки мира, о которых большинство из них никогда не слышало?» – размышлял Шервуд. Готовы ли американцы умереть, защищая форпосты Британской империи? В начале ноября, когда политика невмешательства все еще уверенно набирала 63 % голосов, председатель изоляционистского Первого комитета Америки призвал Рузвельта обратиться к Конгрессу с просьбой об отказе от войны. Зная, что проиграет, президент отказался.

«Доброе утро, командир! Гонолулу[176] спит!»

«Откуда вы знаете?» – спросил капитан Мицуо Футида у молодого офицера, сидевшего за столом напротив него. Было около 3 часов утра 7 декабря 1941 года, и восходящее солнце раскрашивало море яркими бликами. На нижней палубе «Акаги», одного из шести ударных авианосцев в составе оперативной группы, готовившей к атаке на Перл-Харбор, ремонтная бригада осматривала быстрые, но ненадежные истребители «Зеро». Верхняя палуба пустовала – только случайный пилот вышел покурить после инструктажа, и Футида лихорадочно расхаживал взад и вперед на утреннем ветру. В наше время многие японцы удивляются, узнав о его послевоенной жизни в качестве христианского проповедника. В национальной памяти Футида остался долговязым летчиком с суровым лицом, который руководил ударом по Перл-Харбору. В то утро, чуть позже 7:40, самолет Футиды показался в небе над американской базой. За ним следовала ударная группа из 360 самолетов[177], растянувшаяся на почти две мили. В мягком утреннем свете гавань и ее окрестности выглядели безмятежно: аккуратные ряды бараков и самолетов; белое шоссе, мягко петляющее через холмы; линкоры, аккуратно стоявшие парами у причалов; группа молодых моряков в футболках, перебрасывающихся бейсбольным мячом. Когда один из моряков посмотрел наверх и увидел самолеты, он подумал, что это учения, и вернулся к игре.

Спустя несколько мгновений в небе показалась еще одна большая группа из 167 самолетов[178]. Дежурные радисты предположили, что эти самолеты прикреплены к группе B-17[179], которая должна была прибыть в Хикэм Филд[180] этим утром. В 7:49 утра Футида в последний раз оглядел гавань, потянулся к микрофону своего самолета и крикнул: «Все эскадрильи, в атаку!» Несколько мгновений спустя Гонолулу проснулся от звука взрывающихся кораблей.

Накануне вечером, около 21:00, Рузвельт и Гопкинс разговаривали в кабинете президента, когда молодой офицер ВМС США принес расшифрованное послание из Токио, адресованное японскому послу Китисабуро Номуре. Сообщение состояло из тринадцати частей, четырнадцатую пока не расшифровали. Но Рузвельт и так все понял. «Это война», – сказал он, передавая расшифровку Гопкинсу. Тот просмотрел ее и сказал, что согласен. Первым порывом президента было вызвать к себе адмирала Гарольда Старка, но он передумал. Отъезд руководителя военно-морскими операциями США из переполненного вашингтонского театра в субботу вечером обязательно вызовет вопросы и опасения. Сегодня вечером у Америки будет последняя возможность мирно послушать Гленна Миллера, Томми Дорси и новый выпуск «Фиббер Макги и Молли[181]».

«Боже мой, этого не может быть!» – заявил Фрэнк Нокс. На часах было 13:40, и сообщение из Перл-Харбора громыхало по телетайпу Военно-морского министерства. Нокс, министр ВМС, был потрясен. В последние несколько месяцев бытовало мнение, что если Япония нападет, то это произойдет по немецкой модели: сначала будут атакованы слабые цели – азиатские эквиваленты Австрии и Польши, а уже потом – «Россия». Перл-Харбор не был «СССР», но он являлся базой мощного Тихоокеанского флота США. Сорок пять минут спустя связисты армии США установили контакт с Гонолулу, и президент смог поговорить с Джозефом Пойндекстером, губернатором Гавайев. В середине разговора Рузвельт внезапно побледнел и крикнул своему пресс-секретарю Стиву Эрли: «Боже мой! Только что Гавайи накрыла еще одна волна атаки японских самолетов[182]!»

Пока разворачивалась драма в Тихом океане, президент позвонил Госсекретарю Корделлу Халлу. На часах было начало третьего, и Халл видел за окном улицы Вашингтона, по которым сновали горожане, готовившиеся к Рождеству. Они не узнают о войне еще час или два. Рузвельт поручил Халлу сделать заявление. Госсекретарь вызвал к себе посла Номуру и специального представителя Сабуро Курусу. У Халла имелись свои представления о том, как вести себя с посетителями. Он был известен своей христианской честностью, как и своими ханжескими речами, но Номура и Курусу лгали ему неделями, и христианское терпение Халла иссякло. Когда посланники прибыли в его офис, он заставил их встать перед своим столом, как провинившихся школьников, притворившись, что читает японское сообщение, копию которого он видел ранее. По окончании Халл сказал своим гостям: «За пятьдесят лет публичной службы я еще никогда не видел документа, настолько пропитанного позорной ложью и огромными искажениями; до сегодняшнего дня я и представить себе не мог, что какое-либо правительство на планете способно на такое». Когда Номура попытался ответить, Халл кивком указал ему на дверь.

Новости о нападении на Перл-Харбор достигли Чекерса в разгар безрадостного воскресного ужина. Миссис Черчилль, чувствуя недомогание, удалилась в свою спальню, а старый заклятый враг премьер-министра – черный пес депрессии – прибыл чуть раньше и, похоже, собирался остаться на ужин. Новый интересный гость мог бы вывести Черчилля из депрессивного состояния, но в тот вечер премьер-министра окружали примелькавшиеся лица: генерал-майор Гастингс «Мопс» Исмей, его адъютант коммандер Томми Томпсон, американский посол Джон Уайнант и Аверелл Гарриман со своей дочерью Кэтлин.