Во время Великой войны[198] цвет Британской империи увяз в грязи северо-западной Франции и Фландрии и был отправлен на убой – другого слова тут не найти. В той войне погиб почти миллион солдат Британии и Британского Содружества, и во всех концах империи раздавались крики: «Никогда больше!» Периферийная стратегия, которую Британия начала использовать после Дюнкерка, была военизированной версией принципа «Никогда больше!». Использование флота и авиации, стремительные налеты на Европейский континент, сухопутные кампании в периферийных регионах, таких как Ближний Восток и Италия, – все это в теории должно было настолько ослабить Германию, что кульминация – война в Европе – стала бы легкой прогулкой. Американский план был более дерзким. Еще в начале осени 1941 года Рузвельт попросил командующих армией и флотом подсчитать, какие ресурсы понадобятся Соединенным Штатам, чтобы победить потенциальных врагов. Это было частью новой стратегической программы. Планировщики ответили на этот вопрос, а затем решили выяснить то, о чем Рузвельт не спрашивал: какие силы потребуются, чтобы победить Германию в Европе в полевых условиях? Майор Альберт Ведемейер, высокопоставленный американский аналитик, подсчитал, что для кампании такого масштаба потребуется 215 дивизий, то есть 9 миллионов человек, включая войска поддержки. И эта армия должна располагать отличной бронетехникой.

Фельдмаршал Дилл выразил британский взгляд на план Ведемейера в нескольких лаконичных предложениях: американцы «не имеют, повторяю, не имеют ни малейшего представления о том, что такое война, а их вооруженные силы настолько не готовы к войне, что это даже сложно представить». Не только Дилл считал, что неопытные американцы мало что знают о реальной войне и не имеют необходимого опыта. «Обладающие сомнительными качествами» и «бесполезные в рамках текущих задач» – вот что говорили британцы об американских солдатах. В то же время американский взгляд на британских солдат можно было описать одним словом: «Дюнкерк». В обеих оценках была доля правды. Во время встречи 26 декабря в здании Федерального резерва Маршалл предложил решение. «Я убежден, что нам нужен человек, который будет лично командовать всем театром военных действий: наземным, воздушным и морским, – сказал он. – Простого сотрудничества недостаточно». Во время Великой войны французы, британцы и бельгийцы (а затем и американцы) проводили собственные кампании, и в течение четырех лет отвоеванные союзниками территории измерялись отдельными километрами, а количество смертей – сотнями тысяч. Только в 1918 году, когда маршал Фердинанд Фош стал верховным главнокомандующим союзными войсками, победа была наконец достигнута.

В тот же день Маршалл вызвал одного из своих подчиненных, бригадного генерала по имени Дуайт Эйзенхауэр, и дал ему строгий приказ: написать настолько убедительное обращение, чтобы оно положило конец возражениям против единого командования. Эйзенхауэр на тот момент ещё не стал тем Эйзенхауэром, которого мы знаем. Он все еще был Айком с улыбкой такой же широкой, как небо Канзаса, под которым он вырос, немного стеснявшимся из-за отсутствия боевого опыта и полным забавных историй о Дугласе Макартуре[199], у которого он «изучал драму» на Филиппинах. Как бы то ни было, Эйзенхауэр все схватывал на лету, и утром 27 декабря военный министр Стимсон и Рузвельт одобрили составленный им документ. Британцы медлили с принятием решения, но к концу конференции Черчилль дал добро. Кульминационным событием «Аркадии» стало подписание Декларации Объединенных Наций[200]. Основным автором был Рузвельт, а название придумал Черчилль[201]. Первоочередная цель документа заключалась в том, чтобы распространить обязательства, взятые на себя Британией и Америкой, на более широкий круг государств.

Вечером 1 января 1942 года хартию подписали США, Великобритания, Советский Союз и Китай. На следующий день еще 23 страны[202] обязались «защищать жизнь, свободу, независимость и свободу совести», отказаться от сепаратного мира и использовать все доступные ресурсы для победы над странами «оси». В декларации не упоминалось о международном миротворчестве, но это стало ее наследием. Семидесяти пяти лет мира, каким бы хрупким он ни был, могло и не случиться.

Битва за Москву стала первым серьезным поражением Германии. Группа армий «Центр» прибыла к столице сплоченным подразделением, в котором различные составляющие были объединены в единую мощную ударную силу. Но к 10 декабря, четвертому дню советского контрнаступления, ударные силы разделились на десятки отдельных групп, которые сражались изолированно друг от друга – обмороженные, страдавшие от дизентерии и упившиеся шнапсом. В тот день, когда температура упала ниже 30 °C, многие умирали, просто справляя нужду на открытом воздухе.