Мэри слабо улыбнулась.

— Думаю, Арчи, резюмируя все вышесказанное, следует сказать, что я наконец-то стала человеком. Очаровательная фраза, не правда ли? Более избитого штампа не придумать.

— Но что же заставило старую деву вроде вас стать человеком после стольких-то лет? Вы завели приятеля?

— Можно и так сказать, хотя это совсем не то, о чем все наверняка думают. Есть вещи, мой дорогой Арчи, которые приносят старой деве гораздо больше радости, чем простое сексуальное удовлетворение.

— О, согласен с вами! Любовь ближнего, вот что творит чудеса, Мэри, восхитительное чувство своей нужности и незаменимости. Секс — всего лишь глазурь на кексе.

— Вы очень проницательны! Неудивительно, что мы столько лет так слаженно проработали вместе. В вас гораздо больше здравого смысла и чуткости, чем в среднестатистическом бизнесмене, Арчи.

— Умереть и не встать, Мэри, но вы здорово изменились! Причем к лучшему, надо добавить. Если так будет продолжаться, возможно даже, я приглашу вас на ужин.

— Да ради бога! Я буду рада повидаться с Трисией.

— А кто сказал, что Трисия тоже получит приглашение? — ухмыльнулся он. — Впрочем, мне следовало понять, что вы изменились все же не до такой степени! Если серьезно, думаю, Трисии было бы интересно собственными глазами увидеть произошедшие в вас перемены — так почему бы вам не поужинать с нами как-нибудь?

— С удовольствием. Пусть Трисия позвонит мне, и мы договоримся о дате.

— Хорошо. А теперь довольно недомолвок! Что же стало причиной вашего нового интереса к жизни?

— Полагаю, надо бы сказать «ребенок» — разве только речь идет о ребенке особого рода.

— Ребенок! — Арчи откинулся на спинку стула, страшно довольный. — Мне следовало бы сразу догадаться, что дело в ребенке. Железобетонные дамы вроде вас гораздо быстрее смягчаются под влиянием ребенка, нежели под влиянием мужчины.

— Все не так просто, — медленно проговорила Мэри, удивляясь своей раскованности и непринужденности. Она никогда прежде не чувствовала себя так свободно в обществе Арчи. — Его зовут Тим Мелвилл, и ему двадцать пять лет, но, несмотря на это, он ребенок. Он умственно отсталый.

— Пресвятые жабы-людоеды! — воскликнул Арчи, вытаращившись на нее. Он имел обыкновение выдумывать самые необычные, хотя и вполне приличные присловья. — Как это вас угораздило?

— Да как-то само собой получилось. Трудно оттолкнуть от себя того, кто не понимает, что такое защитный механизм личности, и еще труднее обидеть того, кто не понимает, почему его обижают.

— Да, это верно.

— Ну, по выходным я вожу Тима в Госфорд, а этой зимой в отпуске надеюсь взять его с собой на Большой Барьерный риф. Он явно предпочитает мое общество любому другому, кроме общества своих родителей. Они славные люди.

— А почему бы парню не предпочитать ваше общество, вы, старая огнеглотательница? Ой, мать моя женщина, времени-то уже сколько! Я велю Трисии выбрать дату ужина, а потом вы все мне расскажете. Пока же, моя старая боевая кобылица, давайте снова впряжемся в работу. Макнотон звонил вам по поводу концессии на разработку месторождения Динданга?

Мэри осталась довольна, что миссис Паркер и Арчи так спокойно отнеслись к ее дружбе с Тимом, так порадовались за нее. Обещанный ужин с Арчи и его веселой и жизнерадостной женой еще не состоялся, но Мэри сознавала, что впервые за двадцать лет с нетерпением ждет похода в гости.

Увидев приближающийся «бентли», Тим просиял от радости и мгновенно спрыгнул с низкой каменной стены.

— Ой, Мэри, я так рад тебя видеть! — воскликнул он, забираясь на переднее сиденье. — Я думал, ты про меня забыла.

Она взяла руку Тима и на мгновение прижала к своей щеке, в приливе жалости и раскаяния забыв о своем решении никогда до него не дотрагиваться.

— Тим, я бы в жизни не поступила с тобой так. Я заблудилась. Я спутала церковь Святого Марка с другой церковью и заблудилась, вот и все. Теперь сиди спокойно и радуйся, потому что я решила ехать в Госфорд.

— Ой, здорово! А я думал, нам придется остаться в Артармоне, так как уже поздно.

— Почему бы нам не поехать в любом случае? Мы еще успеем искупаться, когда приедем, если только вода не очень холодная, и уж в любом случае сможем приготовить ужин на берегу, как бы холодно ни было. — Она искоса взглянула на него, наслаждаясь контрастом между нынешним улыбчиво-счастливым и недавним потерянно-беспомощным выражениями лица. — Как прошло бракосочетание?

— Прекрасно, — серьезно ответил он. — Дони походила на сказочную принцессу, а мама на добрую фею. Она была в чудесном светло-голубом платье, а Дони в длинном белом платье с пышными оборками, и в руке у нее был большой букет, а на голове длинная белая фата, как облако.

— Звучит здорово. Все были счастливы?

— Наверное, — с сомнением проговорил он. — Хотя мама плакала и папа тоже, только он сказал, что это у него от ветра глаза слезятся, а потом рассердился на меня, когда я сказал, что в церкви нет ветра. Мама сказала, что она плачет от счастья. Я не знал, что люди плачут от счастья, Мэри. Я никогда не плачу, когда счастлив. Я плачу, только когда мне грустно. Зачем плакать, если ты счастлив?

Мэри улыбнулась и внезапно сама ощутила такой прилив счастья, что слезы подступили к глазам.

— Не знаю, Тим, но иногда такое действительно бывает. Но когда ты настолько счастлив, что плачешь, это совсем другие слезы: приятные, сладкие слезы.

— Тогда мне хотелось бы стать настолько счастливым, чтобы плакать! Почему я никогда не чувствую себя настолько счастливым, чтобы плакать, Мэри?

— Ну, наверное, для этого нужно состариться. Возможно, в будущем, когда ты станешь старым и седым, такое случится и с тобой тоже.

Успокоенный полученным заверением, Тим откинулся на спинку сиденья и принялся смотреть на пролетающие за окном пейзажи, это занятие никогда ему не надоедало. Он отличался ненасытным любопытством малого ребенка и способностью делать одно и то же снова и снова, не пресыщаясь и не испытывая скуки. Каждый раз, когда они ехали в Госфорд, он вел себя так, словно поездка происходила в первый раз: все так же восхищался живописными пейзажами и картинами сельской жизни, все так же приходил в восторг при виде коттеджа в конце тропы, все так же рвался поскорее увидеть, какие растения подросли, или расцвели, или завяли.

Когда вечером Тим лег спать, Мэри сделала нечто, чего никогда прежде не делала: она зашла к нему в комнату, подоткнула под него одеяло, а потом поцеловала в лоб.

— Доброй ночи, милый Тим, спи крепко, — сказала она.

— Доброй ночи, Мэри, я постараюсь, — сонно ответил он. Он всегда погружался в дрему, едва коснувшись головой подушки.

Потом, когда она тихонько прикрывала за собой дверь, он снова подал голос.

— Мэри?