Скучно. Всем все известно, кроме него.

Он просмотрел оставшиеся телефоны в шпаргалке. Они были помечены женскими именами. Напороться на еще одну подругу жены, которая заявит ему, что он ничтожество? Только одно имя оставляло надежду, что за ним скрывается мужчина: Женя.

Нет, не повезло: ответила женщина.

– Будьте добры Женю…

– Это я.

– Женя?

– Да, я. Кто это?

Ладно. Раз уж он набрал номер… Влад объяснил все сначала: что амнезия, ничего не помнит, что и внешность не та, и голос не тот. Но он бы хотел, чтобы Женя рассказала ему, в каких она была отношениях с его женой – или с ним? – и вообще все, что она о нем знала.

Женя слушала молча. Так молча, что он забеспокоился: на линии ли она?

Она была на линии. Она внимала каждому его слову.

– Если вы говорите правду… Если это ты, Влад…

– Это я, Женя. Поверьте мне. Мне… Женя, мне очень хреново. Я ничего не помню, я потерял все ориентиры… Мне нужна помощь, Женя…

– Значит, ты теперь вдовец?

– Ну да, – растерялся Влад.

– И ты меня забыл?

– Извините, Женя, – это болезнь такая, амнезия… не обижайтесь…

– А откуда у твоей жены мой номер? Ты сказал, что звонишь по ее списку.

– А почему нет? Она не была вашей подругой?

– Нет, Влад. Я не была ее подругой. Я была твоей любовницей. Мы с тобой расстались год тому назад.

– Почему?

– По кочану, – отрезала Женя. – Поссорились. А твоя жена, выходит, обо мне знала?

– Теперь это вряд ли имеет значение, Женя… Мы можем встретиться? Поговорить?

– Хорошо… Давай завтра в нашем кафе, часиков в шесть.

– В каком кафе? Я не помню… Извините…

– Ну, ты даешь, Влад! – недоверчиво хмыкнула Женя.

– Клянусь…

– В «Ностальжи», на Чистых Прудах. В шесть, Влад, не забудь, а то ведь у тебя амнезия, – с издевкой проговорила она.

Она ему не поверила?

Женя не пришла в кафе. Напрасно Влад прождал ее, мусоля рюмку коньяку. Она не пришла.

В шпаргалке жены напротив Жениного имени – единственного из всех! – стоял адрес. И на следующий день он поехал. И думал по дороге о том, что адрес указан неспроста: видимо, Женя была и впрямь его любовницей, и Ленка прознала об этом. Откуда и адрес: жена за ним следила… Или наняла кого-то? Или звонила иногда Жене и безразлично спрашивала: «Мой муж у вас? Я сейчас за ним подъеду».

Что она чувствовала, его жена Лена, имевшая любовника (одного?) и жившая с ним, Владом, только ради денег, при мысли, что у него тоже есть любовница? Безразличие? Ревность? Страх, что он разведется и оставит ее без денег?

На его звонок в квартире зарыдала собака. Она скреблась в дверь. Ему стало физически плохо от этого: замутило. Затошнило. Собака была брошенной. Он не сомневался в этом.

И ему стало до одури жалко эту собаку. Она была такой же брошенной, как он. Его бросили все, даже память…

Он позвонил в соседские квартиры. Ничего интересного, кроме того, что собака «плачет» уже сутки, надоела хуже горькой редьки!

«И никто собаку не пожалел, – удивился он. – Хуже горькой редьки … Люди бесчувственны?

А он, он каким был раньше? Таким, как эти соседи? Или таким, как сейчас: когда в груди больно от собачьего плача?»

Он вышел на улицу и позвонил детективу.

– Что делать? – спросил он. – Я могу взломать дверь? Животное жалко…

– Не можете, – ответил детектив. – Ждите, я сейчас приеду.

Его долго не было, очень долго. Но Влад ждал. Да и то, куда ему торопиться? И потом, ему почему-то страшно хотелось забрать эту собаку. Он не знал, что это за псина, какой породы и масти, но какая разница? Она была так же одинока, как он. И куда бы ни задевалась ее хозяйка, он заберет собаку к себе. А когда хозяйка вернется, он животное вернет. Или… Ну, видно будет.

Алексей Кисанов появился в подъезде в сопровождении участкового.

– Вот, – кивнул он на дверь, у которой стоял Влад. – Нарушение общественного порядка. Издевательство над животными. Все соседи готовы написать жалобу.

Участковый послушал. Животное за дверью, заслышав голоса, с новой силой кинулось на дверь, отчаянно скуля.

– И чего делать-то? – хмуро спросил участковый.

– Как это «чего»? Дверь вскрывать, протокол составлять! – невозмутимо ответил детектив. – Постановление мэра Москвы знаете? О привлечении к ответственности за жестокое обращение с животными? А о нарушении общественного порядка в вечернее время? Вот и вскрывайте дверь!

Участковый, деревенский малый с конопушками на крестьянском лице, снял шапку, почесал темя, крякнул и распорядился вскрывать дверь. К чему слесарь, предусмотрительно отловленный Алексеем, и приступил.

Дверь вскрыли; псина бросилась лизать руки Владу: видать, узнала его…

Кис мигом, опередив участкового, обошел квартиру.

– Никого, – сказал он, появившись в коридоре, где участковый с любопытством изучал суку-добермана, завалившуюся на спину и подставившую брюшко Владу, который неуверенно гладил животное.

– Пес вас знает, – кивнул Кис. – У собаки даже воды в миске нет. Не говоря о еде, – это он адресовал уже участковому. – Жестокое обращение с животными ныне преследуется по закону! Составляйте протокол, мы подпишем как свидетели!

Влад нашел поводок и ошейник. Закончив формальности, они вышли в морозную ночь.

– Куда хозяйка могла подеваться, по-вашему? – спросил Влад.

Кис поежился.

– В гости позовете?

– Конечно, – засуетился Влад. – Только я на метро: машину ведь старую в лепешку… Вместе со всеми пассажирами… А новой вот не купил пока….

– Не страшно. Я на своей.

Влад вместе с сукой забрались в высокую «Ниву» – джип детектива, и вскоре темная морозная Москва поплыла за окнами.

* * *

…И Владька поймал ее в руки, и они легко полетели в черном пространстве, и она чувствовала, как холодный воздух остужает ее горящие, воспаленные глаза, успокаивает боль, убаюкивает…

Она прижалась головой к его груди, и он нес ее, нес, а она еще всхлипывала, и слезы еще текли. На этот раз, кажется, от счастья… Ей так хотелось ему пожаловаться на все, что произошло без него, пока она была одна, и пожурить его за то, что он ее бросил… Но ее голова мерно покачивалась на его плече, и покой, в который она погрузилась, был так велик и так сладостен, что ей не хотелось делать усилия и говорить…

Но Владька почему-то вдруг остановился и выпустил ее из рук. И потребовал, чтобы она открыла глаза.