— Ну? Решай уже.

Бивен коротко кивнул:

— И скажешь Кёнигу, что на этот раз будем действовать по-другому.

Вальтер Кёниг был судебным медиком в госпитале «Шарите», самом большом медицинском заведении Берлина. Обычно Бивен или Динамо просто диктовали ему, что писать в отчете о вскрытии.

— Что ты хочешь сказать?

— На этот раз он должен провести настоящую аутопсию, усек?

Динамо ухмыльнулся:

— Куда катится наше ремесло.

Бивену пришла в голову еще одна мысль:

— И скажи также парням из КТИ, чтобы явились сюда и посмотрели, не найдут ли чего…

— Каким парням?

— Ты сам прекрасно знаешь, парням из новой лаборатории, ну…

Хёлм почесал затылок:

— Н-да, пора мне на пенсию…

Франц глянул, как эсэсовцы бодро расхаживают по лужайке: мало шансов, что специалистам удастся обнаружить какой-нибудь след на этой затоптанной земле.

Сейчас парни поднимали тело, чтобы переложить его на носилки. Он отвернулся. За пятнадцать лет в СА и СС он навидался жути, и немало, да и сам принимал участие в куче жутких дел, но видеть, как эту женщину с разверстым животом уносят на носилках, было невыносимо.

— Свидетели есть?

— Никого, кроме гулявшей парочки. Но мы еще поищем. Наверняка найдутся какие-нибудь бомжи или извращенцы. Хотя местечко здесь действительно глухое.

Бивен повернулся к реке:

— Посмотри, что там с баржами. Кто знает…

В горле стоял терпкий привкус. Как могли произойти такие убийства? Почему намертво забуксовало расследование? Три исчезновения в Берлине, кишащем мундирами и осведомителями, работающими на СС…

Разве что убийца совершенно не похож на обычного преступника — и хорошо знал жертв. В эту ловушку Бивену не стоит соваться: глупо искать записного злодея вроде «Дюссельдорфского вампира» или «Ганноверского мясника»… Нет, человек, который им нужен, наверняка денди, покоритель сердец, соблазнитель. Мужчина, который сумел вскружить голову этим бездельничающим женам и завлечь их на свою территорию.

Он снова подумал о Симоне Краусе. По многим показателям психиатр вполне подходил на эту роль. Следует проверить, были ли Сюзанна Бонштенгель и Лени Лоренц также его пациентками. И этот карлик точно вхож в «Вильгельм-клуб», он как раз с ними одного поля ягода. Но предположить, что он убийца? Что за бред! Такого недоростка жертва прихлопнула бы в два счета. Чтобы убивать, нужно быть сильным и безжалостным — уж кому-кому, а Бивену это хорошо известно.

Он подумал о более простом варианте: преступник вращается в высших сферах НСДАП. Элита СС кишела пришедшими к власти серийными убийцами. Это было почти необходимым условием, чтобы заполучить пост. Но вот так пачкать руки? Кромсать утробу каких-то теток? Бивен плохо себе это представлял: убийцы от рейха предпочитали массовость. Их больше интересовало количество, а не качество. И скоро они оторвутся по полной в Польше…

Динамо, прекрасно знавший Бивена, пихнул его в бок:

— Не дергайся ты. Мы его возьмем. Просто мы не привыкли искать настоящих виновников.

Хёлм прав: они не полицейские и не следователи. Они каратели, палачи-самоучки, умеющие лишь взламывать двери и вытаскивать за волосы подозреваемых, которых им подносили на блюдечке.

На этот раз все складывалось по-другому. Они имели дело с настоящим преступником. С хищником, который сам охотился и умел уходить от преследования.

Сквозь просветы между деревьями Бивен наблюдал за своими людьми — воротники кителей и фуражки поблескивали в лучах послеполуденного солнца. Словно чья-то кисть нанесла медовые мазки на каждую нашивку, каждый козырек.

Куча никчемных болванов бродила по оцепленному участку, не зная ни что делать, ни хотя бы чего не делать. Один из них фотографировал, но, кажется, не очень уверенно обращался со своим аппаратом. Почувствовав, что за ним наблюдают, он бросил взгляд на Бивена и уверился в одном: если он обделается со снимками, у него будет куча времени повысить свою квалификацию в концлагере.

Бивен ушел, не дожидаясь Динамо, и решительным шагом направился к широкой магистрали, пересекавшей Тиргартен с востока на запад. Он уже собирался сесть в свой «мерседес», когда увидел, как подъезжают несколько фургонов и машин гестапо. Что до скрытности, им еще учиться и учиться.

«Мерседес» тронулся с места, и Бивен поразился крайнему убожеству пейзажа. Широкая прямая трасса, по обеим сторонам сплошной лес. Удручающее зрелище, даже в это время дня, когда послеполуденное солнце изливало золотые потоки.

Скрытность, повторил себе он. Он и сам был охотником. И умел подобраться к добыче совсем близко. Но ему придется забыть все, чему он выучился за последние пятнадцать лет, этих грохочущих лет в СА и СС, чтобы вновь стать тем мальчишкой, каким он был когда-то, — непревзойденным охотником в лесу своих предков.

— Я разочарован, гауптштурмфюрер. Весьма разочарован.

Едва вернувшись в гестапо, Бивен был вызван на ковер к непосредственному начальству, обергруппенфюреру Отто Пернинкену, который, по всей видимости, был осведомлен не хуже его самого об убийстве Лени Лоренц. Как минимум одно достоинство за гестапо следовало признать: информация тут передавалась молниеносно.

— Сколько времени вы уже работаете над этим делом?

— Шесть дней, обергруппенфюрер.

— И каковы результаты? — Шеф не дал ему времени ответить. — Никаких. Ноль. Полное отсутствие и зацепок, и подозреваемых. А теперь еще и новое убийство.

Пернинкен сложил руки на кожаном бюваре, лежащем на его письменном столе. Обергруппенфюрер представлял собой стопроцентно чистый продукт национал-социализма, без малейшей накипи или примесей. Этот офицер родился не из лона женщины, а из окопов Соммы[60]. Его околоплодными жидкостями были кровь поражения и пот побежденных.

Но то же самое можно было сказать и о Бивене.

Пернинкен всеми фибрами души одобрял все постулаты гитлеровского режима. И делал это не слепо, а потому, что каждой своей клеточкой разделял его идеи и ценности.

— В Тиргартене действовал тот же убийца, верно?

— Безусловно тот же. По предварительным данным…

— Я прочту ваш рапорт. — Пернинкен повысил голос. — Вы отдаете себе отчет в общественном положении жертв?