В этой грамоте Иван писал, что памятуя об изложенной в предыдущем послании бия просьбе держать его в курсе русских планов относительно продолжения войны с Крымом, он сообщает следующее. Во-первых, «посылаем по сей весне на Днепр наместника своего черниговского диака Ржевского со многими людми да Тягрибердеи-мирзу кипчака, которой к нам приехал служити из Крыму. А велели есмя им с Днепра крымскому царю недружбу делати, сколко им Бог поможет». Во-вторых, на Дон с особым заданием отправился сын боярский И. Извольский «со многими людми». Ему, сообщал царь своему компаньону, был наказ в случае, ежели «Смаиль князь» сам или кто-то из его окружения пойдет на крымцев, оказывать тому всяческое содействие и «перевозы держать». Наконец, князь Вишневецкий с черкесскими князьями убыл в «Черкасы Пятигорские» «делать недружбу» Девлет-Гирею «с Черкасской стороны». И дальше Иван подробно изложил Исмаилу свою задумку: «наша мысль, что тебе (Исмаилу. — П.В.) самому пригоже ити за Волгу на крымскую сторону и стати тебе на усть Медведицы и с усть Медведицы (имеется в виду место впадения реки Медведица в Дон, на территории нынешней Волгоградской области. — П.В. Возможно, именно здесь срубил городок в предыдущем году И.М. Вешняков) дети своих и племянников на Крым отпусти™ тово для: которые ваши люди ещо в Крыме остались, и те люди, послышев тебя, что ты сам стоишь на Медведице, все у тебя будут». Хан же, по мысли царя, еще более ослабевший в результате ухода от него ногайских мурз, «послышев тебя (Исмаила. — Д.В.), что ты сам идешь, а Вишневецкой с Черкасские стороны с черкасы идет, а з Днепра рать же идет, и он против детей твоих и племянников и наших людей не станет же». Ну а содействие походу Исмаила должны были оказать посланные Иваном на Дон стрельцы, которые «ждут готовы» бия и его родичей.

Таким образом, царский замысел, изложенный в послании, был достаточно прозрачен. Со стороны Днепра в наступление готовился перейти Диак Ржевский, со стороны Кубани удар должен был нанести Вишневецкий с черкесскими князьями, и, наконец, третью атаку со стороны Дона предлагалось осуществить Исмаилу и его людям вместе с посланными ему в помощь московскими служилыми людьми, казаками и стрельцами. При этом Иван подчеркивал, чтобы Исмаил «однолично безо всякого переводу сево лета над Крымом промышлял безотступно по тому, как есми к тебе свою мысль приказал», пока на дворе «пригожее» время для такой операции и «чтоб Вишневетцкого и Дьяково стоянье не безлеп было». Выходит, в этом году главную роль предлагалось сыграть Исмаилу и его соплеменникам (видимо, такое решение в Москве приняли, памятуя об успешных действиях ногаев минувшей зимой). Такая перемена выглядит весьма примечательной. Испробовав за прошедшие годы всевозможные методы заставить хана замириться с Москвой, русский государь и его советники, чье внимание все более и более сосредотачивалось на западном и северо-западном направлениях, решили продолжить стратегию истощения экономического, а значит, и военного потенциала Крыма непрерывными набегами. План был хорош, но в нем было одно слабое звено — Исмаил. От его позиции, от его желания принять активное участие в предполагавшемся плане зависело многое, если не все. И, судя по тому, что летописи молчат об успешных действиях русских и ногаев в причерноморских степях, а разрядные книги говорят о возросшей активности крымцев в Поле, надежды Ивана на «Смаиля князя» не оправдались, но подробнее об этом ниже.

По ходу дела Иван вносил коррективы в расстановку сил по периметру крымской границы. В мае он отправил сына боярского Ф. Чулкова с казаками, а вместе с ним Тягриберди-мурзу в низовья Дона с наказом быть «заодин» с ногайскими мурзами Тохтар бей Ураз-Али со товарищи, что били челом русскому государю о разрешении им кочевать между Доном и Волгой и о помощи им против «крымского», а также «ото Смаиля вести ждати и заодин промышляти над крымскими улусами». Вслед за этим царским указом в Поле, на р. Сосну (судя по всему, в район нынешних Ливен, туда, куда уже не раз ходили русские рати) были выдвинуты полки из украинных городов во главе с дедиловским воеводой князем А.И. Воротынским (3 полка, 6 воевод). Выдвижение украинных полков явно не было связано с намечавшимися набегами против крымцев, поскольку, судя по всему, простояли они на Сосне недолго и вскоре возвратились обратно.

По возвращению полков была составлена новая роспись войск на «украйне» с переносом центра обороны на Тулу. Видимо, действовавшие в Поле сторожи принесли в Москву какие-то неважные вести, поскольку на всякий случай оборона границы была усилена, и очень скоро эта предосторожность себя оправдала. В июле рыльский воевода князь В.И. Елецкий писал, что под город приходили татары во главе с ногайским Дивей-мурзой и перебежавший на русскую сторону татарин Илеман сообщил русским, что де «царевич крымской стоит на Удах (на границе нынешней Белгородской и Харьковской областей, юго-восточнее Белгорода. — П.В.), а с ним дватцать тысечь людей». Новость была неприятной, и в Москве быстро снарядили большую рать, развернув ее в районе Тулы. В составе войска, которое возглавил большой воевода князь И.Д. Вельский (что само за себя говорит о том значении, которое придавали этой вести в столице), было 5 полков с 11 воеводами. О ее примерной численности можно судить по тому, что под началом полковых воевод ходили 46 сотенных голов (около 9—10 тыс. детей боярских с послужильцами).

Долго полкам стоять в бездействии не пришлось. В первых числах августа в Тулу пришло известие, что «августа в 2 день, в пятницу, приходили на царя и великого князя украйну на Потегу крымские люди, а в головах у них был Девей-мурза с крымскими людми, а всех их было 3000 человек». Потежский лес находился на р. Осетр между Тулой и Зарайском — география набегов во главе с Дивей-мурзой впечатляет! Сперва с Уды сходить за добычей под Рыльск за 180 верст и вернуться в кош, а потом оттуда отправиться за 500 с гаком верст на север аж за Тулу, простоять там, разослав людей для грабежа по округе, сутки и потом повернуть назад с захваченными пленниками и угнанным скотом.

В погоню за грабителями немедленно отправился с Тулы И.Д. Вельский со товарищи, и, как писал летописец, «дошли их на Поле на третей день на Дону на ранней зоре». Однако неожиданно атаковать татарский лагерь не удалось. Их сторожи, «подозрив многие полки и огни», подняли тревогу, Дивей-мурза приказал «посечь и пометать» полон и поспешно отошел. Русские их не преследовали и повернули к Туле.

Тревоги на границе на этом не окончились. В начале осени польские сторожи сообщили, что «меж Харосани и Корца» (в Воронежской области) пересекли татарскую сакму, определив по ней примерную численность прошедшего неприятельского отряда — около 4 тыс. всадников. Выехавший в то время из Крыма Теникей-мурза показал, что этот отряд путь-дорогу держит на темниковские места, почему в Темников был послан воевода князь Г.И. Темкин-Ростовский «для береженья», а полки на Туле приведены в боевую готовность.

Как разворачивались события дальше, ни летописи, ни разрядные книги ничего не сообщают — видимо, татары, будучи обнаружены, повернули назад. Правда, разрядные записи содержат указание на то, что «тово же году посылка была ис Казани для воинских людей по полком» (3 полка с 6 воеводами), но как это известие соотносится с предыдущим — неясно. Однако сама по себе возросшая активность крымцев в Поле заставляет задать вопрос — а что случилось, почему неприятель, до того смирно сидевший за Ферах-Керманом, аки «мышь в гнезде», вдруг зашевелился? В принципе, не вызывает сомнения, что это было связано с упреками Сигизмунда II в адрес Девлет-Гирея — мол, я регулярно выполняю свои обязательства, высылаю тебе богатые «поминки», а ты ничего не делаешь, позволяешь «московскому» делать то, что он хочет. Но ведь и в предыдущие годы Сигизмунд неоднократно намекал на желательность более активных действий хана на северном направлении, а тот предпочитал отсиживаться за перекопом. Не связано ли изменение в поведении «крымского» с тем, что на этот раз Ивану не удалось, как раньше, поддерживать напряженность на границах Крымского ханства?