Рассказы атаманов и Тягриберди-мурзы подтвердили сведения, что были доставлены несколькими месяцами раньше посланцами Мальцева и Адашева. Русский посол тогда писал, что в Ногайскую Орду «выбежал» из Крыма «Исмаилев человек» Карачура, который сказывал, что де Девлет-Гирей «Кангулу князя … убил и иных князей, а Сюлеша деи не убил (о Сулеш-мурзе скажем немного ниже. — П.В.)… Да и нагаем, государь, не верит». К этому Мальцев добавлял, что хан «у турского деи, государь, на тобя всегды просит помочи, мови деи мочи нет, жить от него (Ивана. — П.В.) не мочно. И салтан деи ему отказал, мне деи самому недосуг». Потому то, завершал свою мысль посол, «никако деи ему (крымскому хану. — П.В.) никуды не бывать».

Кстати, Исмаил-бий к осени оживился и наконец-то перешел к активным действиям. Положение в его Орде несколько улучшилось. Конечно, последствия великого голода и разорения предыдущих лет полностью избыть было невозможно, да и врагов, готовых перебежать на сторону неприятелей бия, у Исмаила в его Орде оставалось немало. Как писал Мальцев, «нагаи, государь, все пропали, немного их с Смаилем осталось, да з детми, да и те в розни. Дети Исмаиля не слушают. А шесть братов, государь, Шихмамаевы дети на Яике, а с Смаилем не в миру… А улусы, государь, у Исмаиля мешаютца, грозят ему, хотят в Крым бежать». В этой ситуации Исмаил, полагая, что наступление — лучший вид обороны, решил попытаться счастья, начав малую войну с «крымским», заодно решив целый ряд проблем. Набеги на крымские улусы позволяли бию, с одной стороны, направить негативную энергию своих соплеменников на внешнего врага, а с другой стороны, в случае успеха и мурзы, и рядовые ногаи могли рассчитывать поправить свое материальное положение, разжившись у крымцев «животами», скотом и полоном. Еще в начале сентября 1559 г. посол бия Амангильдей передал Ивану грамоту от своего господина, в которой Исмаил сообщал, что он «ратен» с Девлет-Гиреем, а потому «девети братов головами учинив, лехким делом войною в Крым послал есми, та моя ратная посылка без урыву учнет ходить».

Серьезность своих намерений Исмаил подтвердил месяцем позже. Посол бия Темир передал Ивану слова «Смаиля князя»: «Ныне крымской и тебе, и мне недруг… Ныне на Крым лехкою войною мамай мирзина сына Якшисат мирзу отпущаю з братьею его и с племянники. А даю ему полк свой. А наперед сего отпустил есми на Крым девети братов легкою ж войною и зиме и лете беспрестани на Крым войною учну ходити». И дальше, отвечая на намек Ивана, сделанный в сентябре (тогда русский царь писал Исмаилу, что «о крымском хочю мыслити гораздо, как над ним промышляти. И что будет моя мысль как тому делу бытии, и яз тебе о том ведомо учиню»), бий писал: «Большой ход наш будет толды, коли мы меж себя срок учиним».

Казалось, дело сдвинулось с мертвой точки и ногаи стали постепенно втягиваться в противостояние с Крымом. В декабре в Москву пришли вести из Астрахани. Тамошний наместник И. Выродков писал царю, что Исмаил отпустил в набег на крымские улусы своего сына Тинбая-мурзу с племянниками, а вместе с ними Выродков отправил двух ногайских мурз, кошумовых детей, и астраханских людей. Набег Тинбая-мурзы оказался весьма успешен. Приехавший из Крыма служилый татарин Тавкей Ятемиев сообщил Ивану, что «приходил Тинбай-мырза, Смаилев сын с товарищи на Молочные воды и на Овечьи воды и на Конские и повоевал многие улусы, и нагаи к нему пристали многие. И Царевич кол га Магмет-Кырей за ними гонял, и нагаи у царевича побили многих людей и отошли сами здорово, тысяч с сорок лошадей отогнали».

Завидуя успеху Тинбай-мурзы, за ними потянулись и другие ногайские аристократы вместе с донскими казаками-пищальниками, которые, почуяв запах добычи, поспешили присоединиться к идущим в набег ногаям. Ногаи и казаки, расхабрившись, в погоне за добычей ходили аж за Днепр, «под Белгород и под Очаков, и по рекам по Бугу и по Ингулом, по Болшому и по Меншому, и все улусы и Заднепрье нагайские перешли с ними и крымских повоевали». Урон, понесенный крымцами, был таков, что, когда ногаи с богатой добычей возвращались домой, «ис Перекопи на них выласка не была: сидели от них все крымцы в осаде во всю зиму».

Одним словом, малая война в степи не прекращалась всю осень и зиму 1559 и 1560 гг. На хана обрушились тридцать три несчастья, и, пытаясь любой ценой удержать власть и тем самым сохранить свою жизнь, он обрушился с репрессиями на ногайских мурз и их улусы. Ногаи, рассорившиеся с Исмаилом и попытавшиеся было искать лучшей доли у «крымского», надо полагать, горько пожалели теперь о своем прежнем решении, когда были беспощадно, дотла ограблены крымцами. Многие из них вернулись под крыло Исмаила, о чем тот с удовлетворением и сообщал Ивану летом 1560 г.

Но, «накормив» своих улусных людей, позволив им пограбить ногаев, Девлет-Гирей лишь частично разрешил проблему. Нужна была передышка, а дать ее мог только Иван и только он. Ведь именно он насылал на Крым казаков и ногаев, с его легкой руки в низовьях Дона и Днепра утвердились московские служилые люди, утеснявшие крымцев. И Девлет-Гирей начал искусно маневрировать. Он не только распускал слухи о том, что сам собирается прийти на Русь, но и, с одной стороны, он закрывал глаза на попытки отдельных мурз совершить набеги на «государеву украйну». Так, в ноябре 1559 г. ногайский Дивей-мурза (с ним мы еще встретимся дальше) и несколько ширинских «князей» с тремя тысячами всадников неожиданно, «безвестно», объявились в пределах Ростовской волости, что под Тулой, на реке Непрядве. Тульский воевода Ф.И. Татев отписывал царю, что поскольку «люди к нему вскоре не собралися», то с немногими бывшими у него под рукой ратниками он побил несколько мелких татарских отрядов, взял «языков», но воспрепятствовать отходу Дивея и ширинских мурз не сумел.

С другой же стороны, хан демонстрировал свою готовность вступить в переговоры с Москвой. Именно так нужно расценивать, по нашему мнению, то место из послания Е. Мальцева, в котором он сообщал, что, казнив многих мурз, Девлет-Гирей не тронул Сулеш-мирзу. Ведь знатный род Сулешевых издавна считался в Крыму московскими «доброхотами»-амиятами, и посредничал в переговорах между русскими государями и крымскими ханами. Так что сигнал был более чем красноречивый! И в самом деле, после долгого молчания хан первым сделал шаг к восстановлению дипломатических контактов. В январе 1560 г. из Крыма прибыл в Москву служилый татарин Тавкей Ятемиев с грамотой от Девлет-Гирея, а в грамоте той хан писал Ивану, что де он хочет обменяться послами «и о дружбе, чтобы ся с царем и великим князем помирити».

Понятно, что эта «посылка» была воспринята в Москве должным образом. Еще бы, приезд гонца с ханской грамотой сам за себя говорил, что тактика непрерывного давления на хана дает свои плоды. Еще немного, еще чуть-чуть, и можно рассчитывать на успех — и Девлет-Гирей склонится перед московским государем! В Крым немедленно был отправлен гонец с посланием хану, в котором Иван писал, что «толко царь (Девлет-Гирей. — П.В.) оставит безлепицу, и будет чему верити, и царь и велики князь с ним помирится». И далее русский государь извещал Девлет-Гирея, чтобы он не беспокоился насчет морской «посылки» и набегов ногаев — «коли будут добрые дела, тогды те дела отстанут». И завершалось послание недвусмысленным намеком — хан должен был сам решить для себя, «кое ему прибыльнее: мирится ли, или воеватся?».