Она миновала приходской дом — низенькое строение из белого кирпича и мореного дерева, затем свернула на Грюввеген и припарковалась возле старой прачечной.

Еще не поздно было передумать, но она решила идти до конца.

«Что ожидает меня в самом худшем случае? — размышляла Ребекка. — Если я попытаюсь скрыться, мне, возможно, придется заплатить штраф за превышение скорости. Или же меня уволят из бюро, от которого меня и так тошнит».

Постепенно она пришла к выводу: самое худшее, что можно сделать в ее ситуации, — это отступить. Вернуться и снова залечь в постель, а наутро улететь в Стокгольм, чтобы там, собирая в кулак последние силы, снова приступить к работе.

Ребекка подумала о своей маме. Лицо ее всплыло в памяти настолько отчетливо, что, казалось, Ребекка увидела его через боковое стекло. Мама носила стильную прическу и пальто горохового цвета с широким поясом и меховым воротником. При виде этого пальто, которое она сшила сама, соседские тетушки закатывали от восторга глаза.

Кем она, собственно, себя ощущала в своих сапогах на высоком каблуке, которые купила не в Кируне, а в Лулео?

Ребекка прикрыла глаза. И вот ей снова семь лет, и она тянется к маме, такой красивой в своем зеленом пальто. «Ты совсем как Барби, мама», — сказала Ребекка ей однажды, когда была еще младше. В ответ мама засмеялась и обняла дочь, а девочка наслаждалась запахом ее пудры и духов. Как-то раз много лет спустя Ребекка повторила эту фразу: «Ты похожа на Барби, мама». Но во второй раз мама не развеселилась, как тогда. «Перестань», — отмахнулась она.

Потому что было и то, о чем не знали соседские тетушки и что открывалось только более внимательному взгляду. Мама носила дешевые туфли. Ее ногти потрескались и были обгрызаны по краям, а рука, подносившая сигарету ко рту, слегка дрожала, что встречается обычно у нервных людей.

Мама всегда мерзла. Ребекка часто вспоминала ее сидящей за кухонным столом в теплом свитере и шерстяных носках.

Но сейчас она представила ее другой. Мама держала руки в карманах изящного пальто с чуть приподнятыми плечами и внимательно озирала салон автомобиля, прежде чем остановить взгляд на Ребекке. Потом она прищурилась и опустила уголки губ, будто спрашивая: «Так кто же из нас сумасшедший?»

«Только я не, — мысленно ответила ей дочь. — Я не такая, как ты».

Потом Ребекка вышла из машины и быстро направилась к приходскому дому, будто убегая от собственной памяти.

Над дверью черного хода висела разбитая лампа. Ребекка достала связку и один за другим принялась засовывать ключи в замочную скважину. «Что, если дом поставлен на сигнализацию? — подумала она. — Возможно, они предпочли более дешевый вариант, чтобы только отпугнуть вора. В этом случае сигнал не выйдет за пределы дома. Однако не исключено, что он поступит на охранный пункт».

«Спокойно, — уговаривает она себя. — Ведь в любом случае сюда не примчится группа быстрого реагирования. Приедут заспанные охранники, которые поставят свой автомобиль у главного входа. У меня будет время улизнуть».

Наконец Ребекка нашла подходящий ключ и принялась вертеть им в замочной скважине. Она не услышала ни сирены, ни даже негромкого звукового сигнала, означающего, что у нее остается шестьдесят секунд, чтобы набрать код. Главная дверь приходского дома вела в подвальное помещение, а черный ход, через который она и пыталась проникнуть в здание, располагался на втором этаже. Ребекка знала, что там же находится и консистория. Теперь, удостоверившись, что в доме никого нет, она действовала спокойнее.

Она слышала эхо своих шагов по каменному полу. В тесном помещении консистории не было окон, и Ребекка включила свет. Одинаковые серые сейфы без фамилий или других опознавательных знаков стояли у самой двери.

Ребекка принялась примерять ключ к замкам по очереди; сердце билось как сумасшедшее. Стоило сейчас кому-нибудь сюда войти — и ее схватили бы за руку. Ребекка прислушивалась: не поднимается ли кто по лестнице, не подъезжает ли к дому машина. Ключи гремели, как церковные колокола.

Ключ подошел к третьему сейфу, и Ребекка плавно повернула его в замке. Должно быть, это и есть тайник Мильдред Нильссон. Ребекка открыла дверцу и заглянула вовнутрь.

Сейф оказался совсем небольшим. В нем лежало не так много, однако заполнен он был почти до отказа. Ребекка нашла несколько картонных коробок и тряпичных мешочков с ювелирными украшениями: жемчужное ожерелье, несколько массивных золотых перстней, серьги. Два скромных обручальных кольца, должно быть семейные реликвии. Синяя папка с бумагами. Много писем от разных людей, судя по почерку на конвертах.

«И что мне теперь делать? — спрашивала себя Ребекка. — Интересно, знает ли пастор о содержании сейфа, и если да, то все ли здесь на месте?»

Она перевела дыхание и еще раз пересмотрела бумаги. Потом села на пол и принялась их сортировать. На этот раз голова работала прекрасно. Через полчаса Ребекка включила ксерокс.

Письма она решила просто забрать с собой, ведь на них могли сохраниться отпечатки пальцев. Ребекка поместила их в полиэтиленовый пакет, который нашла в одном из ящиков. А с бумаг, хранившихся в синей папке, она сняла ксерокопии, которые тоже положила в пакет вместе с письмами. Закончив работу, Ребекка водворила синюю папку обратно в сейф, заперла дверцу, выключила свет и поспешила на выход. Часы показывали половину четвертого.

Анна-Мария Мелла проснулась оттого, что ее дочь Йенни дергала ее за руку.

— Мама, мама, кто-то звонит в дверь.

Дети знают, что в такое время открывать без разрешения родителей нельзя. Мало ли кто решит навестить в этот час полицейского! Кающиеся безумцы, которым больше некому исповедоваться, или коллеги с озабоченными лицами и поджидающим во дворе автомобилем. А иногда, что случается, правда, реже, — психи, исполненные жажды мести или под кайфом. Или же и то и другое.

Анна-Мария встала и, велев Йенни с Робертом оставаться в комнате, пошла в прихожую. Мобильник с выбранным номером полицейского участка на дисплее лежал у нее в кармане. Анна-Мария посмотрела в глазок и открыла.

На пороге стояла Ребекка Мартинссон. Анна-Мария попросила ее войти, но гостья остановилась в прихожей у самых дверей. Она не стала снимать плащ и отказалась от кофе.

— Ведь это вы расследуете убийство Мильдред Нильссон, — сказала она. — Я привезла вам ее письма и копии некоторых бумаг.

С этими словами Ребекка протянула Анне-Марии полиэтиленовый пакет и коротко рассказала, как к ней попали эти материалы.

— Вы понимаете, — закончила она, — какие у меня могут быть неприятности из-за них. Поэтому если сможете найти какое-нибудь другое объяснение тому, что они у вас появились, я буду вам благодарна. Если же нет, то… — Ребекка пожала плечами, — мне останется винить во всем себя саму, — усмехнулась она.

Анна-Мария заглянула в пакет.

— Бумаги из сейфа в консистории? — спросила она.