На экране появился темный силуэт работника РУБЭПа.

— На днях сотрудники нашего управления по борьбе с экономическими преступлениями провели операцию. Во время получения взятки был задержан с поличным высокопоставленный чиновник из «Росспиртпрома». — Голос рубэповца был явно изменен и потому звучал неестественно. — Но теперь на наше управление оказывается. сильное давление, чтобы прекратить расследование по факту получения взятки этим чиновником…

— Как фамилия чиновника? Варганов? — Вопрос корреспондента звучал как утверждение.

— Да…

Гордеев смотрел не отрываясь. В чем в чем, а в профессионализме Баилову отказать было нельзя. На экране замелькали ловко смонтированные кадры оперативной съемки. Рубэповцы врываются в кабинет Варганова, Варганов пытается что-то говорить, ему предъявляют найденный в ящике стола пакет, там оказываются пачки долларовых банкнот. Даже по этим тщательно отредактированным кадрам Гордеев понял, что операция проводилась с явными нарушениями и при надлежащей защите все обвинение окажется несостоятельным. Но это было ясно профессионалу. А для большинства простых людей Варганов теперь обычный взяточник, по которому давно тюрьма плачет. Варганову теперь будет трудно отмыться. «У Баилова хорошие учителя. Чем больше ложь, тем скорее в нее поверят — так, кажется». Гордеев уже почти не следил за происходящим на телеэкране. Он думал о Варганове и почему-то о Лизе.

— …И пьяницы с глазами кроликов будут кричатъ не «Истина в вине», а с полным правом восклицать: «О времена! О нравы!» — Баилов выруливал к финалу. — Но каковы нравы, таковы и времена. Между прочим. До свидания.

На темном фоне побежали титры с именами создателей программы «Между прочим» и с многочисленными благодарностями всевозможным организациям и фирмам за оказанные помощь и услуги. Гордеев нажал на кнопку, и экран погас: «Жаль, что в жизни этих пиарщиков так просто не выключишь, если только вырубить их где-нибудь в темном углу…»

Гордеев лежал с закрытыми глазами и пытался заснуть. Мысли все время возвращались к передаче Баилова. Хотя что ему Варганов и что он Варганову? Алена что-то пробормотала во сне и прижалась к Гордееву. От нее исходила такая счастливая безмятежность, что Гордеев почувствовал, как эта безмятежность властно подчиняет его себе. Он повернулся и обнял Алену. Ему было тепло и уютно.

Струи душа хлестали по лицу и груди Гордеева и горячими ручейками сбегали вниз по животу и ногам. Гордеев блаженствовал. Он много бы отдал, чтобы остаток дня провести вот так, наслаждаясь теплом. Чтобы не выходить на улицу, в промозглую московскую зиму. Да и зима ли это? Снег, выпавший ночью, через пару дней все равно превратится в грязные лужи. Не зима, а так, европейское недоразумение. Вроде ты и не в России. Все из-за глобального потепления, наверное…

Приняв контрастный душ, Гордеев шагнул на холодный кафельный пол и принялся растираться жестким полотенцем. Дверь приоткрылась, и в ванную проскользнула Алена. Кроме белой гордеевской футболки, на ней ничего не было. Острые соски выпирали сквозь тонкую ткань и соблазнительно нацеливались на Гордеева.

— Ну и погром… Еле порядок навела. Да и холодно…

— Знаю. Надо будет стекло вставить. — Гордеев с силой водил полотенцем по груди.

— Давай примем душ… — Алена взяла Гордеева за руку, не давая вытираться.

— Нет, я уже… — От близости женского тела Гордеев почувствовал возбуждение. — Впрочем… — Ответить Гордеев не успел.

Дисковый телефон, стоявший в кухне с незапамятных времен, крякнул и извлек из своих глубин неожиданно заливистую и противную трель. Это было сюрпризом, так как аппарат не подавал сигналов уже целую вечность. Гордеев отчаялся его реанимировать и не предпринимал попыток оживить это чудо техники. Видимо, ночная встряска послужила телефону шоковой терапией, и он вышел из многолетней комы. Телефон надсадно надрывался. Гордееву ничего не оставалось, как с некоторым сожалением оставить Алену и откликнуться на чей-то призыв.

— Да… — Гордеев поднес трубку к уху, откуда-то из глубин Московской городской телефонной сети послышался жуткий скрежет и покряхтывание, затем что-то гукнуло и щелкнуло. Наконец Гордеев услышал искаженный трубкой женский голос:

— Доброе утро. Юрий Петрович Гордеев дома? — Да…

— Вы бы не могли его подозвать?

— Я вас слушаю…

— Это я, Лиза Варганова. Мы с вами встречались, у папы. Вы помните?

— Не забывается такое никогда… — Гордеев потер скулу. Воспоминание о ночном визите телохранителей Лизы все еще неприятно напоминало о себе.

— Не смейтесь, это серьезно. — Голос Лизы дрожал.

— Лиза, я никогда не смеюсь, особенно над милыми девушками.

— Ну вот, опять смеетесь… — Похоже, Лиза готова была обидеться.

— Но вы, Лиза, и правда милая девушка… — Гордеев оставил шутливый тон. — Случилось что-то с отцом?

— А вы об этом откуда знаете? — Гордееву показалось, что в голосе Лизы прозвучало подозрение.

— Добропорядочные люди с утра пораньше без уважительной причины не звонят. В вашей же добропорядочности мне сомневаться не приходится. Следовательно, что-то с кем-то случилось. Ну а после неудавшегося покушения неприятности, скорее всего, у вашего отца…

— После вчерашней передачи по телевизору…

— Баиловской «Между прочим»? — уточнил Гордеев.

— Да. Вы ее видели?

— Видел, но это ничего не значит… — Гордеев не слышал, как Алена появилась за его спиной.

— Отец так не считает. Он не спал всю ночь. Он никогда не жаловался на сердце, а сегодня утром… Он принял нитроглицерин… Я боюсь за него… Вы не могли бы приехать к нам сегодня на дачу… Отец никому не верит из своего окружения и слишком горд, чтобы обратиться за помощью… Да и друзья его все в Питере. Отцу надо выговориться… — Лиза спешила, часто запиналась, чтобы подобрать нужные слова.

— И на роль психоаналитика выбрали меня. Откуда вдруг такое доверие?

— Не вдруг. Во-первых, вы сразу понравились отцу. А во-вторых, всякий ли будет заботиться о другом, попавшем в беду человеке и тащить его в свою квартиру…

— Ну нести вас на руках в свою квартиру было очень даже приятно. — Гордеев не видел, как при этих словах Алена возмущенно подняла брови и на ее щеках вспыхнул багровый румянец. — А с вами, Лиза, я готов встретиться когда угодно. Назначайте время.

— В четыре вечера на Пушкинской, у памятника…

— Договорились. Я буду в четыре на Пушке… Если какие изменения, звоните на сотовый…

— Спасибо, до вечера. — В трубке послышались короткие гудки.

Гордеев положил трубку на рычаг и обернулся. Если до этого он имел смутное представление, кто такая фурия, то теперь, глядя на Алену, представлять сие древнеримское существо Гордееву было просто. Иллюстрация была перед ним.

— Что за Лиза? — Очаровательные глаза Алены превратились в два отвратительных, сверкающих буравчика.