Бородатый сразу убежал к воде, и вооруженные сопровождающие в штатском почему-то не занервничали, и это было совсем странно; что, их купаться сюда привезли? Минуты шли, становилось все непонятнее, но потом, через час с чем-то, появился еще один в штатском – явно гражданский, но при этом явно главный, вооруженные разговаривали с ним очень почтительно. Молодой, в льняной рубашке и дорогих туфлях, сразу разулся, пощупал ногами воду – холодная! Похлопал в ладоши – давайте, мол, все ко мне. Вооруженные подогнали к нему безоружных, сами встали чуть в стороне.

– Друзья, – весело начал льняной. – Мне от вас ничего особенного не надо. Просто сядьте вот тут на песочек, – начертил ногой полоску, и я вас сниму на видео, – достал из кармана айфон. – Только вот вас, – пожарил глазами по четверым, выбрал бородатого Помазкина, – я попрошу один текстик прочитать вслух. Вы же не против?

Четверо молчали, и тогда те вооруженные бросились подсказывать – сели, быстро, ну!

Помазкин держал в руках бумажку с «текстиком», которую дал ему льняной. Ерунда какая-то – партизаны, кокарды, пуля, праздник, как будто стихотворение.

– Что, прямо подряд читать? – льняной кивнул и нажал на кнопку записи.

Помазкин откашлялся и начал:

– Дорогие земляки! Мы, приморские партизаны, взяли в руки оружие.

Льняной снимал, смотрел радостно.

Губернатор еще раз спросил Иванова – может, обойдемся без меня? Иванов уже сердился – ну слушайте, договорились же уже обо всем, вы же не хотите себе проблем? Проблем губернатор не хотел, и на телевидение пришлось приехать. Обращение записали с третьего дубля – все-таки живой человек, волновался.

Обращение сочинил, конечно, не он сам, а кто – Иванов или тот им привезенный московский хмырь в льняной рубашке, этого губернатор не знал, да и не очень было интересно. Смотрел в суфлер, читал с выражением, старался ни о чем не думать.

– Банда, действующая в нашем регионе, уже вышла за пределы чистого криминала и, по сути, объявила войну каждому жителю области, – читал он. – Нам брошен вызов, отвечать на который исключительно полицейскими мерами уже не получится. На оперативном совещании руководителей силовых структур региона мы, посовещавшись с руководством страны, приняли решение использовать против бандитов все ресурсы, имеющиеся в нашем распоряжении. Начиная с сегодняшнего дня на всех дорогах области будут выставлены патрули с участием вооруженных сил. На въезде в каждый населенный пункт выставляется военный блок-пост. Сотрудники милиции и ФСБ переводятся на усиленный режим несения службы. В действие вводятся планы «Перехват» и «Вихрь-антиттеррор» сроком пока на неделю с возможностью дальнейшего продления. Я прошу всех сохранять спокойствие и оказывать все необходимое содействие военным, сотрудникам милиции и спецслужб.

Хотел добавить еще что-то от себя, потом подумал, что Иванов заставит тогда сниматься заново, и передумал, просто тихо вздохнул.

Бронетранспортеры в дорожных пробках, военного образца каски, как из кино, автоматы в руках, проверка документов, мешки с песком на блок-постах – как, оказывается, просто за несколько часов превратить тихую область в военный лагерь. Четыре фоторобота – мент, нацбол, нацист и антифашист. Четыре лица – и по телевизору, и в ксерокопиях на блок-постах, и на стендах у отделений милиции, и в газетах, везде.

Когда Щукин-старший попросился на прием к Башлачеву, тот сразу его принял, попросил чаю, посадил в кресло – да, мол, жаль, что мы с вами тогда так и не поговорили, а теперь-то чего, вот – и вручил бумагу за собственной подписью, что ваш сын Щукин Юрий был такого-то числа доставлен в областное управление допрошен и отпущен за недостаточностью улик.

– А уж почему он домой не пришел – извините, не знаю, – вздыхал Башлачев, глядя в глаза Щукину-отцу. – Вы заявление о пропаже писали?

Щукин-отец теперь искренне хотел убить этого человека. Если Юра действительно имеет отношение к этим убийствам милиционеров, и если действительно это прямо какая-то банда, скрывающаяся в лесах, то было бы неплохо к ней присоединиться – да, ему уже под шестьдесят, но он вполне мог бы быть полезен этим ребятам, старый корабел.

А Щукин-сын тем временем спал, обняв щуплого антифашиста, на продавленном диванчике в однокомнатной квартире окнами на завод «Буммаш». Диванчик – единственное спальное место в этой неизвестно чьей квартире, и поэтому спать надо по очереди, и пока двое спят, другие двое сидят на кухне с охраной, двумя офицерами МВД Чеченской республики, которые здесь зачем-то в командировке, им скучно, и поэтому с ними можно играть в карты, слушать вперемешку чеченских бардов и «Гражданскую оборону», пить крепкий чай и есть пельмени, которых тут полная морозилка и которые непонятно кто купил и почему не забрал. Их привезли сюда сразу с пляжа, а зачем и почему – никто не сказал, и чеченские милиционеры тоже не знали или не говорили. Сказали – ждать.

Потом чеченцам кто-то звонил по телефону, они говорили на своем языке, и не было больше ни музыки, ни чая, и почему-то стало ясно, что если они чего-то ждут, то все, уже дождались, сейчас откроется дверь, и из-за двери придут новости.

– Мы ждем кого-то? – волновался нацист. Чеченцы молчали, потом один не выдержал, ответил, что да, полчетвертого придет комиссия. Часы показывали два, еще полтора часа надо сидеть на диване, не вставая и ни в коем случае не подходя к окну.

И они не видели, что за окном уже идет какая-то жизнь, строятся омоновцы, занимают позиции группы захвата, на крыше буммашевского заводоуправления располагаются снайперы, и проходная с утра закрыта, и арендаторов, которые на этом заводе давно вместо рабочих, не пускают на их склады и в их офисы, и все нервничают, и к чему-то готовятся, и в кабинете Башлачева уже лежит бумага, которую сейчас подошьют к уголовному делу, и в бумаге сказано, что оперативным путем установлено местонахождение банды – та самая однокомнатная квартира в пятиэтажке около «Буммаша», и есть уже неподписанный приказ о штурме квартиры, и Башлачев сейчас его подпишет и своими руками подошьет в дело, потому что он обещал Иванову, и это такое обещание, которое обязательно нужно сдержать.

В пятнадцать часов двадцать две минуты в дверь позвонили, Щукин дернулся, чеченец рукой сделал жест – сидеть. Позвонили еще раз. Потом удар в дверь, еще удар, треск, вооруженные люди в омоновской форме.

Стреляли все – и гости, и чеченцы, и кровь на обоях, и мозги на потолке, и четыре трупа на диване, и потом появился тот, льняной, со спортивной сумкой, в которой было четыре автомата, и аккуратно, с нежностью разложил автоматы среди мертвых тел – к оперативной съемке все готово, вечером ее покажут по телевизору.

Мешки с песком увозили грузовиками. Солдаты возвращались в казармы. «Перехвату» и «Вихрю-антиттеррору» дали отбой. Все закончилось.

Щукину-отцу тело так и не выдадут, запрещено законом, террористическая статья.