Мне было жаль девушку. Жаль, потому что она заслуживала запугивания, заслуживала моего не слишком человечного эксперимента, но не заслуживала физического насилия.

Она красивая. Это ее главное оружие. Чертовски красивая. Я многих имел, многих видел, но она это что-то. Выглядит так, словно поцелована ангелом и бесом и отправлена сюда отравлять мужчин своей красотой.

Черные густые волосы обрамляют изысканное аристократичное лицо, главным украшением которого служат голубые глаза. Кошачьи. Она похожа на кошку, со своим тонким и вздернутым носиком, выразительными скулами и заостренными клыками — видел, когда улыбнулась.

Про фигуру чертовки лучше и не вспоминать. Это огонь, пожар и это что-то, что хочется вкушать не отрываясь. Глядя на нее, мужик хочет одного – удовлетворить свою главную в жизни потребность.

Разумеется, если он сыт.

Но на этот раз Деймон надавил не туда. После Лидии я не собираюсь обзаводиться еще одним слабым местом. Я не испытывал к Лидии чувств, но она была мне хорошей подругой, отличной любовницей и принимала меня таким, какой я есть. Мне пришлось довериться ей, потому что она работала с моей головой. Она знала нашу с Деймоном тайну. Ей почти удалось сделать невозможное, рядом с ней провалы в памяти почти исчезли.

Она принимала мою импульсивность, злость, принимала игры в постели, и она, возможно, даже любила меня. Но никогда не сказала бы об этом.

Я женился на Лидии, потому что захотел наследника. Но ничего не вышло.

В скором времени я осознал, что о наследнике не может быть и речи. Если я остаюсь человеком с Энджи, это не значит, что я не стал бы дрессировать сына, как делал это со мной мой отец.

Еще одна искалеченная душа. Зачем? Совершенно ни к чему.

Поэтому, изнасиловав Лейлу, Деймон ошибся.

Мне просто ее жаль.

И мне жаль, что не я сделал это первым.

Сплошное противоречие.

Но она никогда не станет моим слабым местом, на которое он сможет давить. Никогда.

Потому что у меня с детства не было и не будет слабых мест. Кроме самого себя. Кроме Деймона.

В течение нескольких дней я постоянно ходила в душ и мылась. Плакала, натирала себя мочалкой и снова плакала. Мне казалось, что из меня до сих пор течет кровь. Настоящая боль спала, но воспоминания обновляли ее и пускали по кругу, и никакие позитивные установки и вера в лучшее мне не помогали.

Круг моего общения расширился. Ко мне приходила Хиллари – так звали чернокожую женщину, судя по морщинкам в уголках глаз и на лбу, ей было больше пятидесяти лет. Она представилась медсестрой, что посадило во мне новое зерно ненависти к Стоунэму.

Прислал мне медсестру? Чтобы залатать мои раны? А медсестры, которая склеивает душу, у тебя не найдется, тварь?

Я купалась в ненависти к нему. Но еще ужаснее было то, что я стала думать ТОЛЬКО о нем. Все время. Двадцать четыре часа в сутки. Я часами не могла уснуть, думая о Кае Стоунэме.

Сначала это были жестокие картины моей расправы над ним. Я представляла его в психушке или тюрьме и отмечала это в ресторане с подругами.

Я проваливалась в сон, и все мысли о Кае становились такими…мне было стыдно за них.

Он снова трахал меня.

«Тебе понравится трахаться. Рано или поздно тебе все понравится. Ты сама будешь просить меня о том, чтобы я связал тебя. Поверь.» – его голос постоянно сопровождал мою жизнь, как дебильный, заевший меня до дыр саундтрек.

Хиллари была довольно молчаливой женщиной – она ухаживала за моим телом, давала мази, делала компрессы из каких-то растворов…поила меня обезболивающими.

Я была рада, что вижу хоть какого-то человека. Но мне хотелось бы пообещаться с Энджи. Только не в таком виде.

В то же время, Хиллари меня раздражала. Как она может работать на эту ублюдочную семью?! Она же видит, что здесь происходит! До какого состояния доведена невинная девушка! Когда я задала женщине этот вопрос, она пожав плечами ответила, слегка смутившись:

– Я нахожусь здесь незаконно. Я с Ямайки. Мои дети остались там, и я вынуждена работать и содержать их. Я хочу им хорошей жизни…понимаешь? – взгляд у нее был не виноватый. Нейтральный. Будто она привыкла к такого рода вещам. Я поняла, что она может быть полезной мне в плане информационного источника, но больше Хиллари со мной не откровенничала.

Только однажды сказала, перед тем как уйти:

– Не создавай стрессовых ситуаций. Не буянь. Хозяин слетает с катушек, когда кто-то спорит с ним или пытается идти против него. Такой человек. Ты должна понять. Мужчины в этой семье – проклятье для любой женщины, – слова Хиллари прозвучали довольно загадочно.

Мужчины? Сколько их? Барт…он отец Энджи. Я помнила, из источников, что отца Стоунэма звали Уилл. Значит Барт его дедушка. Ох, Боже…а кто есть еще? Сколько этих братьев? Один Стоунэм кажется мне кошмаром, но если их несколько?!

А если они все повернутые на голову?!

Я варилась во всех этих мыслях, в этом дерьме об этой семье и почти уже не вспоминала свою прошлую жизнь. Страшно признаться, но я забыла лица своих родителей и Мейсона. Конечно, я собирала их по кусочкам, но очень отдаленно, блекло – в моих воспоминаниях они перестали быть живыми и настоящими.

Единственное, что было настоящим в моем кошмаре – это Стоунэм. И у меня не было никаких сомнений в том, что он вернется.

Ужас прошлых лет повторился. Разница лишь в том, что изнасиловал меня не прокуренный наркоман из компании Мейсона, а уважаемый конгрессмен, миллионер, и в тот момент, когда он стягивал с себя боксеры, они были не из ближайшего секонд хэнда, а от гребанного Armani.

Я бы с удовольствием запихнула их ему в зад. Так я его ненавидела. ТАК СИЛЬНО.

Правда, Лейла? Но это же ложь. Мелисса ненавидит его. А ты? Тебе уже все равно. Ты — шлюха еще с того момента, как переступила порог дома шейха.

В тот раз все было иначе. То было отвращение и страх к человеку, который склонился надо мной и собирался урвать свое.

Мне был противен его запах. Изо рта, запах его тела. Его руки с полопавшимися мозолями на пальцах…

Меня передернуло.

С Каем было иначе.

Ужасно. Страшно. Больно. Но отвращение? Я не могу сказать, что он физически не привлекал меня.

Если бы я встретила его на улице, как того парня в метро, я бы обратила на Кая внимание. Любая бы обратила на него внимание и еще долго бы провожала его голодным взглядом.

Так, когда? Когда я переступила эту грань и черту? Когда впервые почувствовала связь, образовавшуюся между нами?

Это было давно. Я еще училась в школе. Мне…всегда нравились мужчины старше меня – они казались мне умнее прыщавых одноклассников, думающих только о пиве, вечеринках и доступном сексе. Преподаватели казались мне умными. Парни со старших курсов колледжа – перспективными.