Потирая макушку, он собирался вылезти, но тут же залез обратно, когда увидел то, чего не должен видеть маленький ребенок.

– Давай, детка, продолжай, – он видел своих родителей. Они занимались…чем-то странным.

Сначала они размахивали руками, и это походило на драку, которая заранее мамой была проиграна. Потом Ханна встала перед Уиллом на колени, и начала делать то…

Чего Кай, ну никак не понимал.

Мальчик просто не верил своим глазам. Зажмурился, не желая смотреть на ЭТО.

Котенок в его руках жалобно запищал, видимо находясь в таком же шоке от происходящего.

Ему было страшно выйти. Страшно, что его заметят. Он знал, каким отец бывает в гневе, и не хотел его злить.

Малыш знал, что его ремень всегда на готове, стоит только дать повод.

Он закрыл глаза, прислушиваясь к жутким звукам, которые издавали его родители.

Мама кричала. Ей было больно.

«Почему она ТАК кричит?! Что он делает? А если…он убьет ее?» – Кай не знал, что ему делать. Глянув одним глазком, он увидел еще более жуткую картину.

Его мамочка была покрыта синяками. Он сглотнул.

– ХВАТИТ! ПЕРЕСТАНЬ! О да, Уилл… – он не понимал, как маме может нравиться то, что отец делает с ней. Это выглядело, как убийство, которое он видел по телевизору. Однажды. И мельком.

– Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, – вдруг начала выкрикивать мама, и Кай впал в настоящее замешательство.

Я люблю тебя.

Это именно те три слова, которые мама говорила ему перед сном. Она говорила их и папе иногда, но обычно это случалось, когда он дарил ей цветы и подарки.

Он видел, как они ругались прежде. И она кричала, что ненавидит его. Кай знал, что любовь – это хорошо. Ненависть – плохо.

Но сейчас они ругались, а мама все равно любила его.

Мальчик ничего не понимал в этом мире.

Малышу хотелось защитить Ханну, потому что он увидел капли крови на полу. Ее ноги были в крови. Ее губы.

Мамочка…

Ну зачем ты так, папа…?!

– Нет, Уилл! Нет! Нет! Это правда «НЕТ»! Уилл, это не ты! Вернись ко мне! Уилл, не надо! Опять?! Нет, нет, все же закончилось… – вдруг закричала она, и снова что-то упало. Кай не выдержал.

Он выполз из тени, и даже страх перед ползучими тварями не остановил его.

Мальчик вышел в центр амбара и закричал:

– Папа! ОТПУСТИ МАМУ! – и когда его отец Уилл Стоунэм обернулся, он смотрел на него особенным взглядом.

Кай сразу узнал его.

Уилл смотрел на него так, будто Кай не был его сыном. Будто он и вовсе не знал этого ребенка.

То, что было дальше…Кай не запомнил. Запомнил только то, что с того дня у него начались провалы в памяти.

Но у него был Деймон. Его лучший друг, его плоть и кровь. Деймон всегда прикрывал его провалы в памяти и перед родителями.

Деймон был для него всем. Он всегда был рядом.

С ним он мог разделить боль, о которой не помнил. Но Деймон знал, что произошло. Он все видел…

Во сне мной овладевала гармония. Легкость. Если там и были кошмары, то они куда безобиднее реальности, которая поджидала меня, когда я открывала глаза.

Все расплывалось перед моим взглядом, наверное, слезы до сих пор остались на моих ресницах, а может, я и во сне не прекращала плакать.

Мне трудно пошевелиться. Все тело болит так, словно каждая косточка под кожей сломана.

Каждая мышца горит, лишний раз напоминая о том, что со мной произошло накануне.

Тебе понравится трахаться. Рано или поздно тебе все понравится. Ты сама будешь просить меня о том, чтобы я связал тебя. Поверь.

– Ни…ни… – срываюсь на хрип, пытаясь в пустоту прошептать слово «никогда», но ничего не выходит. Я потеряла много крови, во рту развернулась Сахара, а тело давно обезвожено.

Тянусь к стакану с водой, но это стоит мне титанических усилий. Эта сраная бутылка «так заботливо и предусмотрительно» стоит на тумбочке, и я так нуждаюсь в ней, что приходится засунуть гордость в задницу и пить.

Просто пить.

Я выпиваю всю бутылку почти залпом. Но легче не становится. Вкус желчи во рту оповещает мой организм о том, что я давно не ела и наверняка лежала без сознания несколько дней.

Меня выворачивает наизнанку. После пережитого стресса организм отказывается принимать даже воду.

Мне глубоко плевать на то, что я в очередной раз испачкала шикарный ковер. Я бы все здесь на куски порезала.

Но правда в том, что это меня только что порезали на куски…

Жестоко. Безжалостно.

Как собрать осколки израненного тела, и поврежденной навеки души…? Я пытаюсь дышать. Отчаянно пытаюсь найти смысл своей жизни, пытаюсь найти причину, по которой мне вообще стоит просыпаться по утрам.

Для чего? Зачем? И как вытерпеть боль, что еще не раз ударит меня наотмашь?

Окно открыто. Железная пластина по-прежнему перекрывает мне солнечный свет, и все же это уже что-то.

Свежий воздух, пение птиц.

Неужели ему стало стыдно, и свежий воздух – это компенсация за сломанную судьбу? Ха.

Кажется, мне даже моргать больно, но я медленно осматриваю место, где еще совсем недавно случился акт насилия.

Ничего. Вещей, что я раскидала по полу, нет. Ничего другого подозрительного тоже.

Лишь сердце сжимается, когда я все-таки замечаю маленькую каплю крови на ковре, и догадываюсь, чья она.

Моя кровь.

Внутри все саднит, я не сомневаюсь, что я до сих пор перепачкана кровью.

В зеркало я смотреть боялась…мне достаточно видеть то, что доступно взору.

Руки посиневшие от недостатка крови. Запястья в язвочках и ссадинах. Шрамы от тугих наручников останутся со мной на всю жизнь.

Тату. Клеймо. Напоминание о том, кто «Мой Создатель».

Бред. Ты сгниешь, и я сама кину тебя в котел к чертям, червям и прочей нежити.

Напившись воды, я просто ложусь спать, в надежде, вновь обрести гармонию и душевный покой.

Но он так и не приходит.

– Какого черта? – выплевываю я, врываясь в пустую комнату, в которой царит кромешная тьма. Некоторые лампочки зажигаются от звука моего голоса, создавая в темной обители приглушенный красноватый свет. Я уставился на единственный предмет в этой комнате – высокое кожаное кресло, развернутое ко мне спиной.