— Мне захотелось отпраздновать победу с вами, пока не началась жатва и сбор винограда, — объяснил Матье свой неожиданный приезд.

У него был счастливый и здоровый вид, но Франсуа никак не мог привыкнуть к тому, что у брата нет одной руки. Матье же, казалось, вовсе не обращал на это внимания. Он так проворно стал помогать брату, что было видно: он прекрасно научился компенсировать свой недостаток.

Поскольку в доме все разместиться не смогли, Шарль решил уехать в Уссель к Матильде, а Одилия отправилась погостить к родителям. Люси узнала о визите брата из письма, которое тот прислал ей в Париж за несколько дней до приезда. Она ответила, что не уверена, сможет ли оставить дочь и внучку, но обещала постараться приехать. Днем Марианна помогала Алоизе и Люси по хозяйству, вместе они следили за мальчишками, привыкшими свободно бегать возле дома, за которыми нужен был глаз да глаз. Матье и Франсуа снова обрели единство, которое было между ними с детства и которое они со временем не потеряли. Они не могли удержаться, чтобы не вспомнить о родном Праделе, о детстве, которое невозможно забыть, о том, что пережили они на долгой дороге жизни.

Матье говорил без умолку, наверное, оттого, что жил далеко от мест, которые навевают все эти воспоминания. «А помнишь…» — говорил он всякий раз, вспоминая какой-то случай, слово, сказанное отцом или матерью, обыск первого января тысяча девятисотого года, восхитительное платье, полученное как-то их матерью в подарок, августовский праздник, — все то, что вызывало у Франсуа прилив счастья и наполняло его душу солнечным светом. В эти минуты он забывал о своей усталости, о страданиях в годы войны, о том, что чувствовал себя загнанной лошадью, которая может околеть, если пробежит еще пару верст. Как-то вечером он поделился этой мыслью с Матье, на что брат ответил:

— Не выдумывай! Тебе всего пятьдесят три!

Франсуа рассказал брату обо всем, что ему пришлось пережить: о пятилетнем отсутствии Эдмона, об изнурительном труде, о полицаях в доме, об аресте Шарля… Тут Матье понял, чем на самом деле была для его родных война, в то время как он в Алжире не испытывал никаких лишений.

— Иногда я жалею, что живу так далеко от тебя, — сказал Матье. — Если бы я был рядом, я бы тебе помог.

— Вернется Эдмон. Надеюсь, что он не задержится. Шарль не в состоянии держать инструменты. Ты видел его руки?

— Да, видел.

Руки сына постоянно были у Франсуа перед глазами: пальцы не сжимались, ногти отрастали из ужасных на вид складок кожи, образовавшихся на кончиках пальцев. Ладони растрескались и начинали кровоточить каждый раз, когда Шарль слишком долго держал в руках инструменты. Видеть это для Франсуа было настоящей пыткой, и он предпочел бы, чтобы сын пошел работать в школу, а не остался помогать ему.

— Будто мы с тобой мало заплатили в четырнадцатом, — говорил Матье, приходя в ярость. — У меня война забрала одну руку, ему — покалечила обе.

— А в каком состоянии вернется Эдмон? — вздохнул Франсуа.

— Не волнуйся, он молод и быстро поправится.

— Нужно надеяться. Если не успеет к посевной, то хотя бы приехал к жатве.

— Да, теперь он точно вернется.

Но первой приехала субботним вечером Люси, сдержав свое обещание.

— Я побуду всего пару дней, — объяснила она. — Я не могу оставлять Элизу надолго.

Она растаяла при виде близнецов, подолгу беседовала с Алоизой и Марианной, рассказывала, какое удовольствие ей доставлял уход за внучкой. Она так же, как и Матье с Франсуа, вспоминала Прадель, будто там они узнали, что такое «рай земной», хотя жизнь в нем была отнюдь не сладкой. Франсуа не мог удержаться, чтобы не заметить:

— Мы всегда думаем, что раньше было хорошо, но прекрасно знаем, что это не так. Вспомните, как многого нам тогда недоставало, как тяжело было выжить.

Матье и Люси спорили для виду, но знали, что Франсуа прав. Эта встреча была поводом вспомнить о том, что было и что никогда не повторится, — о трагедии всей жизни, которая наносит незаживающие раны и вселяет ужасное чувство неоправданных потерь, перед лицом которых они бессильны, порабощенные судьбой.

Люси очень скоро уехала, и Матье был благодарен, что она смогла найти хоть немного времени для него, несмотря на свою занятость в Париже. В последующие дни они много беседовали с Шарлем, внушавшим ему чувство восхищения и преклонения. Его племянник стал преподавателем в школе. Матье, призывая Франсуа в свидетели, восклицал:

— Ты хоть понимаешь? Твой сын — школьный учитель!

И добавлял уже не так громко:

— Как бы были счастливы родители, если бы дожили до этих дней!

Однажды, оставшись наедине с Шарлем в сушилке для каштанов, когда Франсуа уехал в деревню за необходимыми инструментами, Матье сказал Шарлю, как гордится его поведением на войне.

— Мы делали все, что могли. Но ты сделал намного больше.

И, склонив голову, он добавил:

— Наверно, это было невыносимо.

Шарль не отвечал. Он не мог ни с кем обсуждать то, что пережил в тюрьме, даже с Матильдой. Но иногда ему казалось, что если он выговорится, то станет легче все забыть. Но он пока не мог. По ночам он иногда громко кричал, видя кошмары во сне. Матильда будила его, но, несмотря на теплоту ее рук, ему требовалось больше часа, чтобы успокоиться и снова заснуть. Он все еще не помнил, поддался ли пыткам. Ему казалось, что нет. К тому же он теперь знал, кому обязан своим освобождением. Но иногда ему казалось, что было невозможно смолчать в тот день, когда ему вырывали ногти или когда дробили кости рук в тисках с железными шипами.

— Это было ужасно, — говорил он Матильде, — и поэтому я предпочитаю говорить о чем-нибудь другом.

— Прости меня, малыш, — проговорил Матье.

Они провели этот день в сушилке для каштанов, в приятной для знойного лета прохладной тени. Матье хотел было остаться с Шарлем до покоса, чтобы помогать, но до него оставалось еще много времени, урожай в этом году запаздывал. А в Аб Дая Матье тоже ждала работа, и он вспоминал о ней каждый день. И поэтому он уехал с Марианной и детьми, удивляющимися огромным деревьям плоскогорья, пообещав приезжать почаще.

— А может, вернешься сюда навсегда? — спросил Франсуа накануне отъезда.

— Я уже больше не могу этого сделать, — отвечал Матье. — Я никогда не смогу оставить то, что построил там. Я вложил туда слишком много усилий, работы и пота.

Вздохнув, он добавил:

— Пообещай мне, что обязательно приедешь посмотреть, что мне удалось там создать. Ты доставишь мне огромное удовольствие.

— Не могу тебе обещать, что приеду, — отвечал на это Франсуа, — но обещаю, что постараюсь.

Матье сделал вид, что ответ его устраивает. Да, они виделись редко, годы уходили, они старели… Но как иначе, когда все время приходится трудиться? Провожая брата в этот раз, Франсуа думал, что, возможно, уже не увидится с ним никогда, но старался гнать от себя эту мысль.