— Нет.

Ее мечта? Эмили задумалась об этом по пути домой. Неужели быть владелицей ресторана — все, чего она хотела в жизни? Ей так казалось. Она была даже уверена в этом, если говорить честно. До тех пор, пока Мадэни не сказал ей, что любит ее.

С одной стороны, она была взволнована его откровением. Видит бог, ей пришлось приложить немало усилий — она даже не подозревала, что способна на такое! — чтобы не выдать своих истинных чувств. Только трезвый взгляд на вещи смог помочь ей в этом.

Мадэни не был свободен. Шейх он или не шейх, но его судьба была предрешена еще задолго до того, как они встретились, и Эмили не была частью этой судьбы.

Он преподнес ей здание для ее ресторана в качестве утешительного приза — чек на огромную сумму, — но тем не менее это был всего лишь утешительный приз. Это была ее мечта, поднесенная ей на блюдечке с голубой каемочкой.

В чем же тогда проблема? Да в том, что эта мечта больше не была ее единственной мечтой!

Когда Мадэни, проведя бессонную ночь, ответил на ранний телефонный звонок, он услышал голос матери, которая, судя по ее тону, находилась не в лучшем расположении духа.

— Я звонила четыре раза за последние два дня. Если ты, конечно, не настолько болен, что был не в состоянии набрать номер телефона, тогда я жду от тебя и объяснений, и извинений.

— У меня нет оправданий, мама, так что я могу только извиниться. Сожалею, если заставил тебя поволноваться.

— Как твоя мать, я всегда готова к волнениям. Это для меня совершенно естественно.

— Надеюсь, теперь ты успокоилась.

— Могла бы, но, похоже, ты расстроен.

Только Фадила могла почувствовать его настроение, находясь на другом конце земного шара.

— Я не расстроен, — солгал Мадэни и налил себе еще кофе из медной джезвы. — Озабочен, было бы правильнее сказать.

— Гмм. Вот и Навор тоже озабочена, — ответила Фадила, неправильно истолковав его слова. — Во всяком случае, так говорит мне ее мать. Ты разговаривал с ней?

Он предпочел сделать вид, что не понял:

— С матерью Навор?

— Да нет, не с Багирой, — проворчала она. — С Навор.

Мадэни мог пересчитать по пальцам, сколько раз за долгие годы разговаривали друг с другом он и его суженая, как лично, так и по телефону. Ни разу их общение не было спонтанным или особенно теплым. И он уже не помнил, когда в последний раз ее видел…

— Нет, но надеюсь, у нее все хорошо.

— Да. Я обедала на днях с ней и с Багирой, чтобы обсудить меню для праздника. Мы хотим, чтобы он прошел особенно торжественно с учетом его значения в этом году. Собственно, по этой причине я и звоню.

Мадэни пил кофе, почти не слушая ее. Упоминание о меню заставило его вспомнить об Эмили…

— Я уверен, все, что бы вы ни предложили, будет замечательно.

— Знаешь, Навор сделала особенно интересное предложение.

Эти слова привлекли его внимание.

— Касательно чего?

— Она сказала, что, отдавая дань растущему признанию Кашакры за рубежом — отчасти благодаря твоим усилиям, — меню финального праздника неплохо было бы сделать интернациональным, включив в него блюда со всего мира.

Еда… Теперь мысли об Эмили не выходили у Мадэни из головы, и, хотя он понимал полную абсурдность своей идеи, она начала выкристаллизовываться.

— А как Багира отнеслась к предложению Навор? — дипломатично спросил он.

— Вах! — воскликнула Фадила. — Багира слишком узколобая. Если бы ей дали волю, Кашакру окружили бы со всех сторон стеной из колючей проволоки, чтобы никто не мог проникнуть извне. А телевидение и Интернет были бы запрещены из-за их пагубного влияния. Она не терпит даже простых перемен, не говоря уж о тех, что ломают традиции.

— А ты, мама?

— Я считаю, что надо уважать традиции, которые существовали испокон веков. Уважая эти традиции, мы отдаем дань уважения нашим предкам. Но мне нравится идея Навор по поводу заключительного дня праздника. Кроме того, в календарном году имеются еще триста шестьдесят четыре дня, в течение которых наш народ может есть все, что ему привычно.

Мадэни представил, как опустились уголки рта его матери, когда она пожала плечами.

— Так что решающий голос принадлежит мне? — спросил он.

— Ты слишком много на себя берешь, — проворчала Фадила. — Я уже обсудила это меню с нашим дворцовым шеф-поваром.

Мадэни сглотнул. Его мать обожала местные блюда, приготовленные этим здоровяком Риядом. Но после того, как Мадэни познакомился с тем, как готовят в лучших зарубежных ресторанах, он пришел к выводу, что их повару не все по силам.

— Как приятно было узнать, что без тебя могут обойтись, — сухо заключил он. — Тогда зачем тебе потребовалось дозваниваться до меня?

— Навор подумала, что у тебя могут быть какие-то любимые блюда, которые мы могли бы включить в наше меню.

Он вспомнил о морском окуне и бисквите, залитом карамелью, которые ел еще вчера вечером.

— У меня есть такие блюда, но Рияд не сумеет их приготовить.

— Он может научиться.

— Или его смогут научить. — Глупо это было или нет, но его идея все крепла. И Мадэни озвучил ее: — Тут есть один повар, которого я, возможно, смогу уговорить помочь нам с праздником. Этот повар очень искусно готовит блюда самой разной кухни.

— Рияду это не понравится… — начала его мать. — Ну ладно. Раз мы собираемся приготовить твои любимые блюда, разумно будет приготовить их по твоему вкусу. Нанимай кого хочешь.

Закончив разговор, Мадэни провел ладонью по лицу. То, о чем он подумал, было абсурдно, даже безумно. Если предположить, что Эмили согласится с его планом, что было еще ой как далеко от истины, он поставит себя в мучительное положение. Мадэни окажется рядом с ней, но не сможет быть вместе с ней.

К тому же Эмили не говорила, что любит его. Поэтому ему будет еще труднее подавлять свои чувства и скрывать их на глазах своей семьи. Но его боль не была бы напрасной, если бы Эмили согласилась заработать у него то, что отказалась принять в качестве подарка.

Эмили договорилась с Донной, что они встретятся за бокалом вина. Она заперла дверь и убрала ключи в сумочку. Повернувшись, чтобы уйти, она едва не столкнулась с Мадэни.

— Привет, Эмили.

Господи, как же хорош он был! Ей так хотелось обвить его руками, признаться в своих чувствах и умолять что-то придумать, чтобы он мог избежать договорного брака. Эмили была готова обвинить Мадэни в том, что он показался ей настолько идеальным, что она влюбилась в него…

Вместо этого, молча проклиная свою судьбу, она справилась со своими бурными эмоциями, призвала всю свою гордость и сказала с наигранным равнодушием: