— Обязательно, — пообещал Рори.

Спустя несколько дней, примерно в половине второй недели пребывания Рори в Жасминовой усадьбе, картины Бэннер были наконец упакованы и готовы к отправке в Нью-Йорк. Туда же уехал и Дэвид Мур. Он назначил предварительную дату открытия выставки, которое и должно было состояться буквально через две недели. Джейк и Бэннер собирались прибыть в Нью-Йорк к тому времени.

Бэннер не знала, какие планы были у Рори. Они не говорили ни о выставке, ни о будущем усадьбы, предпочитая оставить все как есть. Но с каждым днем на душе у обоих становилось все тяжелее.

Трудно сказать, почему так происходило. Ни один из них не считал нужным или возможным скрывать свое влечение к другому. Все слуги — надо ли говорить, что не без участия Джейка! — словно сговорились оставлять их наедине, где и когда только возможно. Такое поведение всех без исключения испытывало на прочность как терпение Рори, так и гордость Бэннер.

Она уже решила для себя, что следующий шаг — если, конечно, таковой будет, — должен непременно сделать Рори. Еще одного отказа с его стороны и именно сейчас, когда она так нервничает по поводу выставки, она просто не вынесет, она точно знала это. Беспокойные, бессонные ночи стали просто невыносимы. И ей явно не хватало одного лишь сознания того, что для Рори эти ночи так же мучительны.

Не желая искушать себя и его ночными купаниями, Бэннер нашла другой способ убивать время по ночам. Теперь она тихонько пробиралась из спящего дома в свою студию, где работала так, как никогда прежде — напряженно и… плодотворно. Портрет блондина она уже закончила, правда, не успела к нью-йоркской выставке, но почему-то это ее не волновало. Он так и стоял на мольберте рядом с новой работой. На картине, над которой она трудилась сейчас, была изображена Жасминовая усадьба. Раньше она никогда не рисовала усадьбу, но теперь, после трех ночей напряженной, кропотливой работы, картина была почти готова.

Бэннер не сказала о картине ни Рори, ни своему деду. Эта работа стала для нее своего рода прощанием с усадьбой, неким символом принятого ею самой решения, памятью о том, чего она должна лишиться. Ей пришлось наконец сделать то, чего она так успешно избегала все это время, — взглянуть правде в глаза.

В четверг около полуночи Бэннер закончила картину, пока оставив ее на мольберте. Дом, взрастивший не одно поколение Клермонов, был представлен на ней во всей своей красе. Близ угла веранды, высвеченный пробившимся сквозь плющ солнечным лучиком, просматривался силуэт светловолосого мужчины, одетого по моде прошлого века. В одном из окон наверху за легкой занавеской виднелись неясные тени. А в правом углу картины, где был нарисован розовый сад, в клочьях утреннего тумана угадывались силуэты солдат-повстанцев, прогуливающихся под руку со своими невестами.

Бэннер не услышала стука упавшей на пол палитры. Она стояла, завороженно глядя на картину, и боль утраты казалась ей нестерпимой. Жасминовая усадьба… и Рори.

Бэннер не выключила света в маленьком домике, не закрыла за собой двери. Гонимая болью и отчаянием, она со всех ног бросилась к конюшням, стараясь убежать от собственных мыслей. Но они не оставляли ее. ни когда она взнуздала удивленного Сида, ни когда, схватившись за густую гриву, вскочила без седла прямо на его спину. Эти мысли преследовали ее и тогда, когда они вылетели из конюшни и понеслись в ночь.

Ну, почему, почему она не может поверить в то, что сможет жить здесь с Рори, независимо от того, кто будет владельцем поместья? Ее всегда охватывает отчаяние, когда она думает о неизбежной потере Жасминовой усадьбы. Но ведь не меньшее отчаяние вызывают у нее мысли о потере Рори. Почему?

Неужели она должна потерять все?

Ее мозг, невзирая на все команды, упорно прорабатывал ситуацию и ее, Бэннер, отношение к сложившемуся положению. Гордость. Неужели одна только гордость заставляла ее отказаться и от усадьбы, и от Рори? Действительно ли для нее так важно, что хозяином усадьбы будет человек по фамилии Стюарт, а не Клермон? Ведь если она выйдет замуж за Рори, то это будет и ее фамилия. А среди наследников все равно больше нет Клермонов.

Но тут она поняла, что все-таки ею движет гордость. Многие поколения Клермонов жили и процветали в усадьбе. А теперь она, последняя из дочерей Клермонов, не может ничего — ну, совсем ничего! — сделать, чтобы сохранить Жасминовую усадьбу для семьи.

Из груди у нее вырвался горький смех, отозвавшийся эхом в темноте и заставивший Сида нервно повести ушами. Она вспомнила параллели, которые любил проводить Рори. «А вот Скарлетт О'Хара смогла сохранить свою Тару», — язвительно напомнила себе Бэннер. Скарлетт пошла даже на убийство ради своей семьи и своей Тары, не побоялась замарать своих нежных ручек и согнуть спины, готовая к самой грязной и отвратительной работе, — и все ради спасения любимой Тары. Она пускалась во все тяжкие, экономила каждый цент, лишь бы выжить и сохранить Тару. Она вторглась в жестокий мир мужчин, принимая и играя по их правилам, и тем самым заставила их уважать себя и даже бояться. Борьба за выживание и за Тару сделала ее беспощадной. В конце концов она спасла поместье, но потеряла любимого.

А что может сделать Бэннер Клермон, чтобы спасти свою Тару?

Она может выйти замуж за человека, который хочет жениться на ней и купить усадьбу. Но все в ней протестовало против такого решения. Да, это бы спасло усадьбу, а ей самой дало бы возможность жить здесь. Усадьба расцвела бы под руководством Рори — Бэннер была в этом уверена. И независимо от фамилии — той или другой — потомки Клермонов все же продолжали бы жить в доме своих предков.

Но у нее никогда не будет полной уверенности в том, что усадьба действительно стала для Рори родным домом, и в том, что он на самом деле хочет жениться на ней, Бэннер Клермон, ради нее самой, а не только потому, что без нее ему усадьбы не видать. И еще она сомневалась в том, что он любит ее.

А для нее-то самой что важнее? Она не собиралась больше обманывать себя. Конечно, Рори важнее всего. И именно поэтому ей лучше уйти от него. Уйти не потому, что гордость не позволит ей жить с ним в его Жасминовой усадьбе, а потому, что она никогда не узнает наверняка, насколько сильно он любит ее.

Она искренне хотела, чтобы именно он стал владельцем поместья, раз она сама не в состоянии содержать усадьбу. Уж он-то с этим справится наверняка. А она должна будет попрощаться с домом, который всегда был частью ее самой, и уйти. И к тому же попрощаться с мужчиной, который стал ей дороже всего на свете, потому что она не сможет жить с ним, зная, что она занимает в его сердце не первое место.

«Поверь мне», — повторял он ей изо дня в день.

И ей правда очень этого хотелось.

Ночью Рори снова смотрел на потолок, которого в темноте так и не было видно, уже не удивляясь тому, что не может заснуть. Он лежал поверх покрывала полностью одетый, зная, что сон не придет. Он думал о Бэннер и о том, о чем они не говорили в последнее время, — о будущем Жасминовой усадьбы и выставке ее картин.