Мы к Маринке сразу двинули, яшкиной подружке. Она одна живёт. Шмотки свалили к ней на хату. Шум, радость в доме. Вмазали с устатку. Я на диван прилёг и уснул. Устал всё же, ночь то тяжёлою была. Да и с этим глупым натерпелся…

Будит он меня часов в девять утром. Рубаху эту с чужой хаты на себя напялил. Хватит, кричит, дрыхнуть, за винищем айда. Обмыть надо обновки-то. И дипломат этот в руках вертит. Не налюбуется никак, чокнутый. Я ещё говорю, как тебе невтерпёж-то с палёными шмотками порисоваться. А он кричит, хватит дёргаться, все нервы уж истрепал, до хрена таких шмоток по городу. И Маринка-то, такая ж дура, ему поддакивает. Таких, дескать, дипломатов и рубах у нас в городе хоть пруд пруди.

Пришли мы с Яшкой в магазин. Закуси накупили, портвейна. В дипломат всё складываем. Тут ваши и подкатывают. Двое в форме и один в «гражданке». Хвать Яшку за шиворот. Где, спрашивают, дипломат и рубашку взял. А этот гадёныш-то со страху на меня кивает. Я в побег было ринулся, а ваши мне — подсечку…

— Что?… Хозяин той хаты у вас работает? В уголовном розыске?…После дежурства зашёл в магазин и свои рубашку с дипломатом признал?…

Ну Яшка, ну кнут! Говорил ведь, не возвращайся — плохая примета.

Эх и крепко обиделся Василий на свою сеструху Клавку. Это надо ж скандал такой учинить. А орала то как! Чтоб духу твово поганова в квартире моей больше не было! Тебя, кричит, дурака всё едино пасодят, а я из-за шмоток твоих в тюрьму не желаю…

Можно подумать, её кто сажать собрался. И вещи-то у ней всего пару раз оставлял на сутки-двое, пока с барыгами вопрос решал. И ведь не думает дурья бабья голова, что сам-то он, Василий, в общаге проживает, у всех на виду. Что с ворованным-то шмотьём его здесь мигом засекут и участковому шепнут. Это — один вопрос. А второй вопрос — Что же ему, Василию, своей жене Нюре говорить про вещи эти? Они ж на днях только расписались. Что ей объяснять-то? Что он вор-домушник? Что деньги домой вовсе и не честно заработанные приносит? Ну Клавка, ну змея! Это ж надо — как подвела! Это ж надо — какую свинью ему подложила. Сестрой ещё считается… кровинушкой родной от одних мамы с папой…

И пытался ведь объяснить, что живёт-то она в многоэтажке, где никому до неё нет дела. Куда там! Орала, как резаная, ключи, мол, отдай и не появляйся больше… Дурья бабья голова! Да, если ему, Василию, надо, он и без ключей её паршивую квартиру вскроет. К кому вот теперь товар поместить? У кого сохранить до реализации? Ну Клавка, ну ведьма! Ну натворила делов! А самое обидное, замок на двери ещё один поставила, за тридевять земель где-то сделанный — аглицкий какой-то.

Не перенес обиды брат Василий. Решил отомстить сеструхе и на место её поставить. Достал с антресоли дорожную сумку и ближе к полудню отправился к Клавке домой. Ну погоди, злорадствовал при этом, ты у меня ещё напрыгаешься: придёшь домой, а шмоток-то и нет твоих. А я не при делах, рассуждал братишка, сама ж новый замок ставила…

Попасть в квартиру для профессионала Василия было делом техники. Собрав-сложив в сумку платья, кофты и другие там вещицы, собрался он перекурить. Нежданно звук услышал — ключ в замочной скважине проворачивается. Остолбенел, бедняга, в первый тот момент, никогда ж Клавка на обед не приезжала, у себя на почте перекусывала… Только и успел наполненную сумку за дверь туалета упрятать, как на пороге сеструха появилась. Вместо того, чтоб поздороваться с родственником, сразу в крик пустилась…

Тебе чего, визжит, опять здесь нужно, окаянный! Да кончится это когда-нибудь, аль нет! Да чтоб у тебя руки отсохли!.. — И так далее и тому подобное. Объяснял Василий спокойно и культурно, перекусить, мол, зашёл всего лишь навсего. А если она так возражает, ноги его здесь больше не будет. И вообще, втолковывал, как мог, сеструхе-истеричке, в такой моральной обстановке он родственные отношения сохранять вовсе не намерен…

А сам бочком-бочком на лестничную клетку и выбрался. Но не успел спуститься и на пять ступенек, как вновь услышал страшные проклятия. Опять ты за своё! — тряслась от гнева Клавка — Опять ты шмотки свои пакостные сюда приволок! — и запустила в брата сумкой. Чуть с ног не сбила. Напрасно брат пытался объяснить ей свою шутку-прибаутку. Та и слышать ничего не хотела, орала только и ногами топала. Пришлось забрать Василию те вещи и удалиться «с глаз долой» сестрицы своей злючей. Оставил сумку у подъезда, а сам, предвидя ход событий, поодаль остался… Так и есть. Выбежала вскоре Клавка разъярённая, но братишка был уже таков.

С тех пор, вот уже десять лет и десять месяцев (Василий три раза успел отсидеть) не роднится с братцем сеструха Клавка. Козлом его считает…

Жили-были в одной деревне старик со старухой. И жили они ни в каком-нибудь тридевятом царстве, а в нашем, российском. При царе Борисе это было, не при Годунове только, а другом — члене партии бывшем. Не было у стариков, как в других сказках известных, внучки хорошей да пригожей. А был у них внук один разъединственный. И такой этот внук непутёвый был, что ни в сказке сказать, ни пером описать…

Имя у внука в те времена было звучное и заметное — Егор. Егором был тогда и московский боярин один. Возле царя всё тёрся. Советы умные давал, как людей в царстве голодом морить, но совсем не сморить, а то работать будет некому. Наш Егор, в отличие от московского, спиртного много употреблял, зелья там всякого. Воровал-то он поменьше, конечно. То овечку из стада угонит и в другой деревне продаст. А то курочек утащит, с пяток, не больше. В той же другой деревне. И сколько раз ловили Егора мужики, и как ведь избивали… Не возьмусь даже описывать. А Егору всё нипочём. И занялись им тогда государевы люди. Отправили на два года за тридевять земель. Срок отбывать.

Егор вернулся через год. Да не один, а с законною женою. Не была она похожа ни на Елену прекрасную, ни на Василису премудрую. Но с лица воду не пить, да и ум — то бабе большой ни к чему. А выпивать женатый наш Егор почти бросил. Так, погуляет дня три-четыре от силы, а потом три недели — вообще ни капли. На работу устроился. Скотником на ферму совхозную. А вот воровать Егор бросить не мог. Да и как тут бросишь, когда в царстве вольную объявили. Все тащат сверху до низу, все волокут. Благо от прежних царей осталось что тащить. Наш-то Егор, чего удумал — вверенный ему фураж продаст, а тёлочкам по ноздрям мешком пустым и нахлобыщет. У тех морды белые-белые, как будто и взаправду кормлёные стоят. Или Егор наш людей умных по телевизору насмотрелся, или сам об том додумался, точно сказать не могу.

А тут в царство ни чума нагрянула, ни холера, а это… Слово-то какое-то не сказочное — дефолт случился. Старик-то, дед нашего Егора, как узнал, что окончательно его обобрали, так и помер в одночасье. А старуха — выжила. Но захворала сильно. Подняться не могла. Соседка за ней ухаживала. А тут и слух пошёл по деревне, что старуха дом-то свой этой соседке отписать собралась по завещанию. Егора, единственного наследника, лишить законного добра собралась. Обиделась до глубины души Егорова жена, услышав это и из уст самой старухи. К Егору помчалась с вестью этой страшной. Тот с бабушкой не смог договориться, она и слушать его не захотела. Я, говорит, от тебя, внучек, столько зла натерпелась! Никакова, говорит, наследства тебе не будет, а будет у меня на днях нотариус завещание отписывать…