– Значит, это ваш сын, Астигаррага… Учись у своего отца, мальчик: всегда слушать и молчать… держать рот на замке… исключение только для этой работы, само собой… Если б это было не так, как бы мы жили… – Подобная простота, видимо, нравилась ему самому, а может, ему хотелось кашлять. – Испании можно служить разными способами, и этот – не более ничтожный и не менее важный, чем другие… Ведь масонство не отдыхает даже по праздникам… Это все.

Идея воспользоваться моим временным занятием в должности дегустатора, чтобы устроить покушение на Франко, пришла в голову дяде Пачи, который послужил мне проводником в круги активных борцов с франкизмом.

Как и многие, я в ту пору верил в то, что мы сражаемся как против франкистского фашизма, так и за освобождение Эускади.[89]

Много лет спустя, когда я уже достиг достаточного возраста, чтобы понять, что Бога не существует, что все вокруг – ложь и что если бедняк ест мерлана, то, значит, либо это плохой бедняк, либо это плохой мерлан, я, с высоты своего шаткого положения, отдавал себе отчет в том, что все равно, кто удерживает власть: ЭТА сражалась и продолжает сражаться, неся с собой террор и бедствия, против Испании и против всех, кроме самих себя и своих наемных убийц.

Выживание самой организации – единственная цель.

Впрочем, должен заранее сообщить вам, что ни одно из обстоятельств не повлияло на мои поступки. Моя беспощадная и разнообразная месть на протяжении двадцати пяти лет имеет под собой исключительно личные мотивы, которые я в дальнейшем изложу.

Я невольно ощутил озноб, вспомнив о тщательно смазанном пистолете в коробке с обувью и о коллекции зловещих ножей, причины обладания которой в свете этих заявлений о мести казались отнюдь не невинными.

Мне также пришло на память, что на ночном столике у него лежал «Граф Монте-Кристо», главный герой которого, Эдмон Дантес, также тратит свое состояние и свою жизнь на то, чтобы отомстить людям, несправедливо отправившим его в тюрьму.

Франко почти всегда обедал и ужинал в Айете. Кстати, именно там я начал интересоваться кулинарией. Я достаточно долгое время провел в обществе Луиса Ицаскабры, болтливого дворцового повара, который научил меня готовить основные блюда традиционной баскской кухни и смешивать четыре истинно баскских соуса: черный кальмаровый, соус для трески пиль-пиль, красный бискайский из острого стручкового перца и вкуснейший зеленый соус для мерлана.

Тем летом Франко выезжал только в Бильбао, и только пару раз. В эти дни он обедал в знаменитом ресторане отеля «Торронтеги» и в морском клубе «Абра», в то время располагавшемся на первом этаже театра «Арриага».

Но было одно место, куда Франко наведывался с определенным постоянством, – на ферму Арансади, в простую харчевню, расположенную возле деревушки Виль-ябона, недалеко от Сан-Себастьяна.

Благородному генералу, хоть он и был воздержан в еде и ему было в целом все равно, что ему подают, тем не менее очень нравились свежие кальмары в собственном соку, которых готовили на вышеуказанной ферме.

Это место и выбрали для того, чтобы отравить его.

Среди заговорщиков, помимо моего дяди Пачи и пишущего эти строки, было еще трое мужчин, одна женщина и один кюре (иезуит).

Мой дядя Пачи и кюре возглавляли группу, им было, соответственно, тридцать и тридцать два года. Остальные были очень молоды, всего лишь на несколько лет старше меня.

Дядя Пачи, девушка и еще один были гипускоанцами; кюре и один из самых молодых происходили из Бильбао, шестой – из провинции Алава, из Арсеньеги.

Пачи Ираменди, принадлежавший в качестве истово верующего к той, новоиспеченной ЭТА, был запевалой в группе; об остальных же я не могу сказать, являлись ли они членами организации или просто были воинствующими националистами.

Я не задавал вопросов, и никто не обеспокоился тем, чтоб предоставить мне объяснения.

В то время я не мог представить себе, что этот недостаток информации о большинстве заговорщиков затруднит мне в будущем поиски их пристанища.

9

Пачи Ираменди бросил семинарию в Сатурраране в возрасте девятнадцати лет, пошел в армию и служил в регулярных войсках в Сиди Дрисе, в испанском протекторате Марокко, а потом отправился искать счастье по другую сторону лужи. Там он кочевал по многим странам: был искателем алмазов с бразильскими гаримпейрос,[90]служил наемным убийцей у богатого венесуэльского землевладельца, был наемником во время гражданской войны в Колумбии, торговал оружием в Панаме и работал киллером ЦРУ в Гватемале, где потерял левый глаз из-за удара бутылкой в ходе драки в таверне. И именно там, в Гватемале, он узнал о существовании яда, который должен был покончить с уже и так слишком затянувшейся жизнью диктатора.

Очевидно, что мой дядя Пачи не отличался особенной идеологической чистотой; он служил под любыми знаменами и ради кошелька любого хозяина. Полагаю, что в конце концов он оказался в ЭТА так же, как мог оказаться в иностранном легионе. Не перестаю удивляться, как он достиг столь выдающегося положения в верхушке террористической банды. Кстати, тот, 1962-й, год был годом независимости Алжира, страны, где Пачи Ираменди лишится жизни двадцать пять лет спустя, хотя, конечно, несколько иначе, чем это запечатлено в истории.

Как я уже говорил, в Тулузе у меня была невеста, Каталина Ирасоки, – я был очень сильно влюблен в нее, а она в меня.

Это была простая, нежная и очаровательная девушка, одна из тех женщин, что могут сделать счастливой жизнь любого нормального мужчины (а я в то время еще таковым был). После моего возвращения из армии мы собирались пожениться и жить в Тулузе или в Сан-Себастьяне.

Она не участвовала в моей революционной деятельности и не знала о ней. Я не сказал ей ни слова о готовящихся событиях.

План расправы с диктатором был прост, но очень трудоемок для меня.

Мой отец всегда выступал в роли первого дегустатора, за час до еды, а я пробовал блюда после, под внимательным взором Франко.

Я должен был незаметно подсыпать яд в его тарелку непосредственно перед тем, как попробовать кушанье. Конечно, я тоже отравлюсь, но в моем распоряжении будет десять минут, чтобы принять противоядие.

Яд этот изготовлялся из мельчайших грибов, которые индейцы сейба (одно из туземных племен Гватемалы, майя по происхождению) сушили на солнце и превращали в порошок. Они использовали его для охоты. Яд быстро парализовал нервную систему животного и убивал его. Попадая в кровь посредством пищи, яд начинал действовать чуть позднее. Но лучше всего было то обстоятельство, что гриб не оставлял в организме никаких следов. Дядя Пачи хорошо это знал, он уже использовал его в Гватемале, подмешав яд в питье прогрессивному политику, чье поведение мешало интересам «Юнайтед Фрут Компани».