Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гавриил нетерпеливо вздохнул:
– Не забывайте, что официально никаких детей здесь не рождалось. Ни у кого из них не было свидетельства о рождении. У нас даже акушерки не было, но за первый год появились на свет трое. Зачали их явно в Лондоне, но матери сомневались насчет отцов. Когда я ушел, еще двое были беременны.
Гавриил ткнул пальцем в черный проход позади себя:
– Пока я жил здесь, там родились трое детей. Никто из них не умер при мне. И ни один из взрослых тоже.
– Гавриил, из пятерых детей, отданных в детский дом в Аризоне в июле семьдесят пятого, на ферме родились только двое. Остальные трое – в Штатах. Что же случилось с остальными тремя детьми, родившимися во Франции?
Гавриил сглотнул:
– Не знаю. Откуда мне знать? Во второй год меня здесь уже не было. Люди постоянно приходили и уходили. Но в 1970 году здесь никого не убили. Время было тяжелое. Люди болели. Мы голодали. Но никто не умер.
– Вы знаете, что родителей тех детей, которых нашли в руднике, так и не обнаружили? Считается, что несколько людей «просто пропали» в пустыне. Исходя из вашего опыта, такое возможно?
– После своего ухода я не имел никаких контактов с Храмом Судных дней! Сколько раз повторять? В семидесятом году мы были Последним Собором, – Гавриил судорожно оглянулся на рощицу и тихо добавил: – Я ничего не знаю… об этом.
– Но, если кто-то умер здесь уже после вашего ухода или потом, в пустыне, как по-вашему, сестра Катерина уведомила бы власти об их смерти?
– Сомневаюсь.
– Сомневаетесь?
– Не знаю! Какой смысл спрашивать меня о том, чего я не знаю! Давайте прекратим это все.
Дэн проводил Гавриила обратно в поле за пределами фермы и попытался его успокоить. Тот убежал сразу после интервью перед школой и отказывался говорить с Кайлом, который настаивал на внесении кое-каких изменений, но без толку. Когда старик сел в траву на полпути к рощице и расплакался, Кайл отступил.
Дэн остался с Гавриилом. На плече у него болталась камера.
– Сними это, – шепнул Кайл Дэну. О разрешении на съемку он решил подумать потом.
В последнее здание, храм, Кайл вошел один. Именно здесь, если верить Левину, эго сестры Катерины, ее паранойя, ее зависть отравили души последователей и привели к первому расколу, когда пятеро членов ее гвардии, Семерки, взбунтовались. Последние дни Собора в Нормандии Левин описывал как «время гнева, зависти и раскола. Ужасный водоворот жестокости и самолюбия одной женщины породил Храм Судных дней: жутчайшую из двух инкарнаций секты».
Стены храма, где сестра Катерина принимала исповеди, иногда – целыми ночами, были выкрашены в черный. Лишь кое-где просвечивал покрытый зеленоватой плесенью камень. Краска покрывала и высокий деревянный потолок. Сенсорная депривация тут была обеспечена. Плюс темнота: несмотря на слабый свет, проникавший в четыре выбитых окна, Кайл с трудом различал свои ноги на грязном полу. Битое стекло, валявшееся под окном снаружи, тоже было покрашено в черный: когда-то в храме вообще стоял кромешный мрак.
Дальше от входа жуткий запах разложения стал сильнее. Что-то пришло сюда умирать и, наверное, еще друзей с собой прихватило. Маленькие смерти, старые перья, гнилое мясо. Пол он почти не видел и источника запаха различить не мог.
– Ну и вонь, – Дэн появился в дверях с камерой наперевес.
– А я и не заметил. Давай начинать. Снимай тут все, я найду микрофон и расскажу что-нибудь.
– Темновато тут.
– Поснимай сначала так, пожалуйста.
Дэн придирчиво посмотрел на камеру.
– Ну светочувствительность у нее отличная, но не для такого же света. Попробуем нейтральный фильтр.
– Хорошо. Приведи Гавриила.
– Без вариантов. Он сказал, что пойдет в машину, и уже прошел полпути.
– Ты офигел? – Именно в эту сцену он включил вопросы Макса о сущностях.
– Я – нет. А вот он реально испугался. Мне аж самому страшно стало.
– Блин. Ну что за бардак, – Кайл закрыл глаза на минуту, – давай так. Бери свои фильтры, снимай дверь, а потом мои реплики. Завтра у нас не будет времени возвращаться и переснимать. Ты присмотришь за Братом-Пустое-Место, а потом вернешься и поможешь мне поставить свет.
Дэн водрузил камеру на штатив, включил съемку, а потом утопал за Гавриилом.
Кайл присел на корточки, зажав между коленями ноутбук и магнитофон. Откашлялся, щелкнул хлопушкой и начал, невольно понизив голос:
– Здесь располагалось сердце секты, как дом в Холланд-парке был породившей ее утробой. Этот храм служил духовным центром до тех пор, пока сестра Катерина не решила, что звезда в Америке получает больше денег и славы, чем автор запутанной теологической теории в Нормандии. За собой она оставляла тела. Множество тел.
Адепты Последнего Собора либо влачили ужасное существование сельскохозяйственных рабочих под нормандским дождем, либо проводили время здесь, в храме.
Как только они приехали во Францию, сестра Катерина снова ввела в их круг сущности. Здесь их также называли святыми духами. Здесь она впервые объявила: «Что есть я, тем желала я быть, а кем желала я быть, тем и стала». Именно здесь полностью сформировалось ее кредо, которое Ирвин Левин называл «злокачественным нарциссизмом». Оно отлично служило ей вплоть до кровавой кончины в тысяча девятьсот семьдесят пятом году.
Вообразите их – худых, бледных, бородатых, столпившихся вокруг свиноподобной сестры Катерины, восседавшей на троне, что по рассказам стоял на маленьком помосте. Она вела их от одной смехотворной исповеди к другой, как товарищ Мао. Прямо здесь. Слезливые признания в любой слабости, пороке, стыдном секрете выкрикивали отчаянными голосами. У тех, кто голодает, голоса меняются, делаются нечеловеческими.
Утомительные постоянные сеансы самоанализа были призваны лишить адептов индивидуальности, самой личности, ввести в транс, а потом в своего рода религиозную экзальтацию, пробить прямой путь для общения с сущностями. Со святыми духами.
Или же здесь их ждало только безумие? Эйфория, сопровождавшая истощение? А может, сущности были полной ерундой, уловкой, инструментом порабощения? Ирвин Левин полагает, что так.
Про себя кляня Гавриила, который был совершенно необходим для рассказа о сущностях, Кайл сделал паузу и проверил оба микрофона.
– Говорят, что здесь, в храме, сестра Катерина многому научилась. Использовала воздержание и сексуальное унижение для контроля над людьми. Супружеские измены – в секте было три женатых пары – поощрялись в целях «независимости». Здесь разлучали друзей, разрушали связывающие людей узы, процветал эротический мистицизм. Правда, только в установленных сестрой Катериной строгих границах. Ее последователи не могли сами решать, с кем спать и рожать детей.
В такой атмосфере, пропитанной насилием, родились пятеро детей. В темном грязном сарае. В месте, предназначенном для скота, но использовавшемся как храм. Впрочем, жили они не лучше скота. Достоверно неизвестно, почему сестра Катерина разрешала рожать детей. Бывшая проститутка и хозяйка борделя, сама она никогда не заводила любовников. Насколько известно, она хранила целибат и презирала беременных женщин. Так почему же женщина, которая вполне могла запретить секс среди последователей, наоборот, проводила странные эротические ритуалы и поощряла деторождение?