России вспоминают.

Пуля трижды бережет подряд.

Третий раз нам всем еще не вышел.

Мы под крышей примостились спать,

Не тревожьтесь — ниже или выше.

Здесь ведь все равно не угадать.

Мы сегодня выпили, как дома,

Коньяку — московский мой запас;

Здесь ребята с вами незнакомы,

Но с охотой выпили за вас.

Выпили за свадьбы золотые.

Может, еще будут чудеса…

Выпили за ваши голубые.

Дай мне бог увидеть их, глаза.

Помню, что они у вас другие.

Но ведь у солдат во все века,

Что глаза у женщин — голубые.

Принято считать издалека.

Мы вас просим, я и остальные,—

Лучше, чем напрасная слеза,—

Выпейте вы тоже за стальные

Наши, смерть видавшие, глаза,

Может быть, они у нас другие,

Но ведь у невест во все века,

Что глаза у всех солдат —

стальные,

Принято считать издалека.

 Мы не все вернемся, так и знайте,

Но ребята просят — в черный час

Заодно со мной их вспоминайте,

Даром, что ли, пьют они за вас!

БОРИС СЛУЦКИЙ

МОИ ТОВАРИЩИ

Сгорели в танках мои товарищи

До пепла, до золы, дотла.

Трава, полмира покрывающая.

Из них, конечно, проросла.

Мои товарищи

на минах

Подорвались,

взлетели ввысь,

И много звезд, далеких, мирных,

Из них,

моих друзей,

зажглись.

Про них рассказывают в праздники,

Показывают их в кино,

И однокурсники и одноклассники

Стихами стали уже давно.

* * *

Я говорил от имени России!

Ее уполномочен правотой.

Чтоб излагать с достойной

полнотой

Ее приказов формулы простые.

 Я был политработником. Три года —

Сорок второй и два еще потом.

Политработа — трудная работа.

Работали ее таким путем:

Стою перед шеренгами неплотными.

Рассеянными час назад

в бою,

Перед голодными,

перед холодными.

Голодный и холодный.

Так!

Стою.

Им хлеб не выдан,

им патрон недодано.

Который день поспать им не дают.

И я напоминаю им про родину.

Молчат. Поют. И в новый бой идут.

Все то, что в письмах им писали

из дому,

Все то, что в песнях с их

судьбой сплелось,

Все это снова, заново и сызнова,

Коротким словом — родина —

звалось.

Я этот день,

Воспоминанье это.

Как справку

собираюсь предъявить.

Затем,

чтоб в новой должности —

поэта —

От имени России

говорить.

ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ

Вот опять ты мне вспомнилась,

мама,

и глаза твои, полные слез,

и знакомая с детства панама

на венке поредевших волос.

Оттеняет терпенье и ласку,

потемневшая в битвах Москвы,

материнского воинства каска —

украшенье седой головы.

Все стволы, что по русским

стреляли,

все осколки чужих батарей

неизменно в тебя попадали,

застревали в одежде твоей.

Ты заштопала их, моя мама,

но они все равно мне видны,

эти грубые длинные шрамы —

беспощадные метки войны…

Дай же, милая, я поцелую,

от волненья дыша горячо,

эту бедную прядку седую

и задетое пулей плечо.

В дни, когда из окошек вагонных

мы глотали движения дым

и считали свои перегоны

по дорогам к окопам своим,

как скульптуры из ветра и стали,

на откосах железных путей

днем и ночью бессменно стояли

батальоны седых матерей.

Я не знаю, отличья какие,

не умею я вас разделять:

ты одна у меня, как Россия,

милосердная русская мать.

Это слово протяжно и кратко

произносят на весях родных

и младенцы в некрепких кроватках,

и солдаты в могилах своих.

Больше нет и не надо разлуки,

и держу я в ладони своей

эти милые трудные руки,

словно руки России моей.

СЕРГЕЙ СМИРНОВ

ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

 Гремит железо третьи сутки.

Вагоны ходят ходуном.

И вдруг смолкают смех и шутки…

«Друзья,

Россия за окном!»

Полей величие немое.

Река. Село на берегу…

Не здесь ли памятной зимою

Мы жили в пепельном снегу?

…Нам старшина поднес по чарке.

Бутыль пуста в его руке.

Поет гармонь московской марки

О Волге-матушке реке.

И поезд, скорость набирая.

Бросает дым на грудь земли.

И нет земле конца и краю…