Он потерял свою невинность в таком юном возрасте, что теперь даже не помнил, была ли она когда-нибудь у него, но Дэниел оставил замечание без комментариев.

— У вас есть какие-нибудь родственники? — спросил отец Джулиан. — Братья или сестры?

— Нет, — ответил Дэниел. — У меня никого нет. — И это была почти правда. — Когда мне исполнилось пятнадцать лет, — продолжал он, — меня направили к ремесленнику — мастеру по изготовлению луков и стрел.

— К ремесленнику? — переспросил отец Джулиан. — Невероятно, учитывая ваше образование.

— Меня готовили к семинарии, — сказал Дэниел. — Но вся беда заключалась в том, что у меня не было к этому призвания, и мои учителя, в конце концов, потеряли всякую надежду. На нового же наставника моя образованность не производила особого впечатления, но он научил меня делать луки и стрелы и пользоваться ими.

— Вы меткий стрелок? — поинтересовался Сильвейн. Как любой истинный швейцарец, парень тоже обучался этому благородному занятию — стрельбе из лука.

— Я не ставил перед собой такой цели, — Дэниел улыбнулся. — Но кое-что умею.

— Вы тоже хотели заниматься изготовлением луков и стрел?

— Нет. Мой учитель был мастером своего дела, но меня оно интересовало постольку поскольку.

Лорелея вздрогнула, У нее было предчувствие, что Дэниел скрывает худшую часть своей жизни.

Она представила его молодым, еще несформировавшимся юношей. Боже, сколько же он выстрадал?

Неужели эти воспоминания до сих пор не дают ему покоя?

— Я ушел добровольно. По правде сказать, сбежал, — уточнил он. — Солгал о своем возрасте и вступил в швейцарскую охрану короля Франции Людовика XVI. Я дослужился до капитана.

— Вы были в Тюильри в 1792 году? — спросил отец Гастон.

— Да, — ответил Дэниел. Память захлестнули нежеланные воспоминания, скользкие от крови и отвратительно пахнущие смертью. — Я был там.

События прошлых лет легли тяжелым грузом на его плечи, от пережитого ужаса и вины за загубленные напрасно жизни ему вдруг стало трудно говорить.

В трапезной повисла тишина. Несколько человек, в том числе и Лорелея, перекрестились.

— Я помню тот день, когда мы узнали об этом, — сказала девушка. — Мне было тогда двенадцать лет, и новости из-за гор меня почти не интересовали, — она отодвинула в сторону тарелку — еда стала безвкусной. — Но я помню, как Эверард привез пакет, а отец Джулиан собрал нас всех в часовне, чтобы сообщить новости, — она вздрогнула, вспоминая резкий голос настоятеля и закипающую в ней беспомощную ярость. — Мы бодрствовали несколько дней. Все эти швейцарцы, убитые…

— Около восьмисот швейцарцев, — сказал Дэниел, — погибло в старинном дворце от рук толпы, собравшейся по звону набата. Ей-богу, в моих ушах до сих пор звучат колокола.

— Но вам удалось спастись, — заметил Сильвейн скептическим тоном и с едва заметной враждебностью. — Как это произошло?

— Я не дезертировал, — сверля глазами Сильвейна, начал Дэниел.

Он прикоснулся к шраму, ведущему к белой пряди волос. В голове, подобно вспышкам молнии, пронеслись воспоминания: оскорбленные шевалье, которые поклялись защищать корону своими саблями; нерешительный король и его обезумевшая жена, которая металась по дворцу, пытаясь спрятать драгоценности и детей; швейцарская охрана, которую заставили стоять без дела, как стену, в ожидании приказов, которые поступили слишком поздно. И под конец дьявольские крики толпы: «Да здравствует нация! Долой швейцарцев!»

Ледяным голосом Дэниел с уверенностью заявил:

— Верьте мне, друзья мои, я бы лучше умер.

— Дэниел, — произнесла Лорелея, — ты не должен так говорить.

— Тише. Не мешай ему, — оборвал ее отец Эмиль. — То был важный для Республики день.

— Вы там были? — резко спросил Дэниел. Полные, гладкие губы отца Эмиля растянулись в улыбке.

— Да. Я не мог смириться с бойней, которую устроили швейцарскому народу.

В глазах отца Эмиля вспыхнула злость. Дэниел видел это уже сотни раз. Он никак не мог отогнать от себя ужас своих воспоминаний. Через ворота Тюильри посыпался на королевский двор град копий и заостренных пик. У него от крика болело горло, когда он приказывал своим людям занять боевые позиции.

— Как случилось, что погибло так много людей? — спросил отец Ансельм. Его лицо, обрамленное седыми волосами, было бледным.

Дэниел пытался справиться со своим волнением, иначе ему не удастся осуществить свой план.

— Мы заняли позицию у подножия центральной лестницы. Сначала наши военные мундиры испугали толпу, — у него болела голова, и он потер переносицу. — На нас были надеты красные ливреи, отделанные золотой тесьмой, Наши мушкеты и мечи вызвали внезапный страх.

— Испуганные люди часто бывают очень опасными, — заметил отец Джулиан.

Дэниел хмуро посмотрел в сторону настоятеля.

— Некоторые патриоты обещали помиловать нас, клялись, что пощадят нас, если мы сложим оружие.

— Никто бы не осудил вас за это, — сказал отец Дроз.

— Мы отказались, — просто ответил Дэниел, пресекая дальнейшие споры.

«Мы — швейцарцы, — закричал он толпе. — Швейцарцы сложат свое оружие только вместе со своими жизнями». Тогда Дэниел был молод, глуп и мог жертвовать жизнью ради чести.

Так они и сделали. По телу Дэниела пробежала дрожь. В швейцарцев полетели крюки, вырывая их сердца под крики обезумевшей, жаждущей крови толпы. Марсельцы и батальон кордельеров[14]требуют, чтобы им открыли ворота замка. Ворота открываются. Вдруг справа и слева поднимается быстрый огонь. Дэниел предпринял вылазку и потребовал пушки. Два орудия заряженные картечью, укрытые от взоров, делают залп. По народу одновременно стреляют и со стороны двора, и со стороны сада, и со стороны города. Вся площадь замка затянута густым облаком дыма: Ворота были отбиты. Преследуемая пулями из швейцарских мушкетов, толпа хлынула на безопасные улицы.

Дэниел поднес к губам кружку с кофе. Боже! Как долго он смаковал сладость победы? Наверное, всего лишь несколько мгновений. Он не мог вспомнить. Последовавшие за этим ужасные события стерли всякое представление о времени.

Первое замешательство быстро прошло. Жители предместий, вооруженные пиками, двигаются, не обращая внимания на ружейный и артиллерийский огонь. Королевскую армию оттесняют в замок. Швейцарцы упорно отстаивают центральную лестницу, но наступление ведется так упорно, что попытки остановить его становятся бессмысленными. Восставшие входят во дворец.

— Нам не удалось повернуть назад бунтовщиков, — сказал Дэниел. — Из дворца, территория которого кишела восставшими, мы направились к Школе верховой езды.