– Всё совсем не так интересно, – Гарри старался говорить ровно. Я должен к этому привыкнуть, думал он, я должен репетировать. – Если вам угодно знать, мои финансовые дела приняли неожиданный поворот. Чтобы обеспечить достойную жизнь жене и ребёнку, я вынужден был оставить им проживать то, что у меня осталось, пока я буду вести простую одинокую жизнь и зарабатывать деньги.

На лице Мунка отразилось удивление.

– Вам это кажется странным? – спросил Гарри.

– Ты женат? – спросил Мунк и покачал головой. – Понятно.

Отмахнувшись от официанта, притащившего поднос с пудингами, он точно угадал, чего больше всего хотелось Гарри, – маленький кусочек сыра, чтобы закусить остатки вина. Сыр, в отличие от кларета, оказался идеальной температуры, и это было первое по-настоящему вкусное для Гарри блюдо на корабле, не считая мёда, съеденного за завтраком.

– А вы?

– Что – я? В бегах?

– Вы женаты?

– Нет, – Мунк внезапно надулся, как мальчишка, уличённый в шалости. – Я по уши влюбился, когда был студентом, влюбился, как дурак, и потому для брака не гожусь.

– Она не ответила вам взаимностью?

– Её семья посчитала, что я не той национальности. И что я слишком простой. – Неприятная правда, вызванная его прямолинейностью, повисла между ними. – И с тех пор я разъезжаю туда-сюда, помогая глупым юнцам расстаться с деньгами.

– Вы сознательно обманываете их, этих английских щенков?

Мунк улыбнулся.

– А зачем? Они богаты и глупы, до смерти хотят веселиться и в упор не видят настоящего, неудобного для них положения дел. Нет. Я им помогаю. Заказываю им билеты на корабль и на поезд – судоходная линия позволила мне платить лишь часть необходимой суммы. Подбираю для них места, где они могут проводить время за охотой и пьянством, заказываю им сборные деревянные дома по каталогу, нанимаю рабочих, чтобы обрабатывали за них земельные участки, и три года спустя юнцы получают в распоряжение землю. Если они замёрзнут насмерть или откажутся от этой земли, я соглашаюсь купить её по бросовой цене. Чего ради мне их обманывать?

– Ваше здоровье.

Прежде чем вернуться в каюты, они прошлись по палубе. Качка стала ещё сильнее. Могучий ветер швырял в них мощные брызги водяной пыли, но облака немного рассеялись, и можно было разглядеть луну, которая освещала раскачивавшийся горизонт. Гарри вцепился обеими руками в леер, скользкий от воды, и смотрел на звёзды, пока у него не закружилась голова.

Мунк, пожалуй, немного запьянел. Положив тяжёлую руку на плечо Гарри, он прокричал ему в ухо: это ерунда, вот увидеть ночное небо на западе Канады – значит увидеть звёзды первый раз в жизни. Потом он снова с силой потряс руку Гарри и сказал:

– Мне плевать, правильно это или неправильно, но можешь звать меня Троелс. Терпеть не могу свою фамилию. Но это значит, что я буду звать тебя Гарри.

– Договорились, – ответил Гарри и рассмеялся, потому что «Троелс» звучало совсем как «тролль», во всяком случае произнесённое с английским акцентом.

Потом Троелс повёл его на прогулку к носу корабля, подойдя так близко, как только позволяла палуба, восклицая, что это гораздо лучше, чем ярмарочный аттракцион «Победи морскую болезнь», и хохоча, когда качка становилась такой сильной, что палуба уходила из-под ног.

Гарри впервые ощутил прилив тошноты, но виновата в этом была не морская болезнь, а тревога. Было так просто упасть с палубы в солёную бездну, и никто не узнал бы. И этот новый приятель казался ему таким же неуправляемым, как океан вокруг, как океан, плещущий совсем рядом. Конечно, было очень страшно это осознавать, но Гарри понимал – происходящее выходит из-под его контроля. Ему захотелось, чтобы безжалостная пучина поглотила его. Однако он, как множество самоубийц, передумает в последнюю секунду, упав в чёрную дыру, ощутив, как волны, взметнувшись, хлещут его в лицо. Но что он сможет изменить, когда станет уже слишком поздно?

Он повернулся, чтобы уйти, и случайно коснулся губами уха Мунка, пытаясь перекричать шум моря и ветра, пронзительный скрип привязываемых спасательных шлюпок и звяканье перевозимого груза.

– Я думал, ты мужчина! – Мунк с хохотом попытался удержать его, и Гарри ещё сильнее захотелось оказаться в безопасности каюты. Дразнящий смех Мунка преследовал Гарри, когда он пробирался по палубе, от скользкого леера к скользкому лееру. Добравшись наконец, вымокнув гораздо сильнее, чем ожидал, он повернулся и увидел сверкавшие в темноте белые волосы датчанина, продолжавшего своё странное развлечение.

В ту ночь Гарри мучили сны, в которых Троелс Мунк убивал Браунинга огромными голыми руками. Это само по себе пугало, но ещё больше усиливало кошмар растущее чувство, что он поступает так по указанию Гарри, и теперь Гарри, в свою очередь, должен убивать по его приказу.

Гарри гулял по лесным тропинкам, стараясь следовать совету Гидеона и не слишком погружаться в воспоминания, которые в нём пробудил сеанс, а просто быть открытым и спокойным.

«Представьте, что ваши воспоминания – гной; как только они появляются на поверхности, вы сразу же их выдавливаете. Или лучше представьте, что они – грязь; на свежем воздухе, на солнышке, они высыхают и обращаются в пыль».

Было хорошо вновь оказаться на улице, чувствовать, как лучи солнца ласкают кожу, слышать пение птиц. Лесные птицы пели совсем не так, как птицы прерий. Начать с того, что их было гораздо больше и пение слышалось отовсюду, как в церкви. Он наблюдал, как бурундуки гоняются друг за другом вокруг поваленного дерева. Вид долины из-за деревьев там, где они расступались и давали ему возможность обзора, был простым, словно рисунок маленькой девочки; те же чистые, ясные детали: луг, река, лес, гора, небо. Гарри решил, что сейчас начало июня, хотя не знал точно; у него не было календаря, и некого было спросить. На каждом шагу он видел венерины башмачки в цвету, несколько раз попались очаровательные заросли клематиса, напомнившие те, что цвели в саду миссис Уэллс на вилле Ма Турейн. Тут и там среди сосен росли маленькие кустарники с серебристыми листьями, которые он где-то видел. Ещё до больницы. На кустарнике были жёлтые цветки с сильным сладким запахом, совсем не под стать такому крошечному растению. Гарри забыл, как оно называется. Названия растений никогда не удерживались в его памяти.